– Почему? Верю, – кивнул Олен, подумав о том, что поклоняющиеся Предвечной Тьме существа вполне могли перебраться из одного мира в другой, сменить Алион на Вейхорн. А след, оставшийся от их путешествия, наверняка оказался тем течением, что подхватило крошечную песчинку – человека, очутившегося вне пределов родного мира.

О том, что такое «Падение Небес», спрашивать пока не стал.

– Про них даже упоминается в одной из вис цикла Южного Ветра Паррода Лохматого, – затараторил Шустрый, – так, сейчас вспомню… «И лап когтистых удар нанеся, скользнули, исчезли в вихре себя…» Вспомнить бы еще, что это значит.

И он озадаченно почесал кудрявую голову.

Пока разговаривали, почти добрались до холмов, что раньше торчали на самом горизонте. Высокие, с крутыми темными склонами, совершенно голые, они выглядели чужеродно посреди цветущей равнины. Их мрачные туши внушали омерзение, казались клещами, впившимися в тело земли.

Путь пролегал между двумя холмами, через узкую ложбину, где царила сырость и рос фиолетовый, неприятно хрустевший под ногами мох.

– Теперь твоя очередь рассказывать, – проговорил Олен. – Кто были те типы, что напали ночью? От кого мы убегаем через эти бесплодные земли?

– Мерзкие собратья вонючих кротов! – рявкнул Юрьян и погрозил пальцем кому-то невидимому. – Жалкие отпрыски семени Сашиха Толстого, не могущие оценить силы истинного стиха!

Из дальнейшего рассказа, невероятно многословного, полного эмоциональных восклицаний и поэтических отступлений, стало ясно, что Шустрый – сочинитель стихов, на которые в этих землях большой спрос. Скальд нужен на любом празднике, он сложит хвалебную вису на свадьбе, сочинит поминальную драпу по погибшему или воодушевит воинов, чей корабль уходит в поход к чужим берегам.

Но Юрьян совершил большую ошибку – пять дней назад он создал любовные стихи, именуемые мансёнг, в честь замужней женщины.

– Она такая… ух! – вскрикивал Шустрый, мечтательно возводя глаза к небу. – Словно лебедь на глади водной или алая лилия в час заката! Ой-ёй! Не удержался я, не смог… Закон же гласит, что сочинение любовных стихов – зловредное колдовство и тот, кто совершил его, должен быть убит…

Дальше стало ясно, что о мансёнге узнал муж объекта воздыханий и его братья.

От их кулаков и мечей и пришлось Юрьяну удирать на юг, через необитаемые пустоши.

– Теперь мне придется скрываться, – вздохнул скальд, – или вообще уехать в изгнание. Ладно стихи, их бы простили лет через пять. А скольких мы с тобой убили? Пятерых? Такое быстро не забывается…

Холмы к этому моменту остались позади, потянулась травянистая равнина, прорезанная оврагами.

– Но если бы мы их не убили, они убили бы нас, – возразил Олен.

– Да это дело вообще не твое, – махнул рукой Юрьян. – Незачем тебе вступать во вражду с родом Сашиха. Он богат и могуч и имеет влияние даже на юге, в землях Многоглазой. И я думаю, что, едва мы дойдем до населенных земель, нам придется расстаться…

– Это вряд ли, – нахмурился Рендалл. – Ты меня выручил, а я тебя брошу при первой же опасности? Да, кстати, а что твой собственный род? Почему бы ему не взять тебя под защиту?

– А я один, точно гордый, но слегка голодный ястреб, – сообщил Шустрый, – родители погибли, когда мне было шесть…

Выяснилось, что внутри не такого и большого народа сиаи процветает кровная месть. Ее жертвой стали отец и мать Юрьяна, а чуть позже – дядя, у которого мальчишка нашел временный приют. Сам сумел выжить, сделался учеником скальда, в пятнадцать лет отомстил за родителей.

– Три года я прожил вне закона, – в голосе Шустрого прозвучали горделивые нотки. – Затем на альтинге у мыса Всех Богов была заключена мировая. Чуть позже наставник утонул в море… – Тут лицо Юрьяна перекосила гримаса отвращения. – И с тех пор я один, хожу, складываю стихи…