– Извинись немедленно!
Кто-то добрый (узнаю – убью однозначно) нежно выкручивает мне руку. Это у них называется удержанием, чтобы я еще чего не сотворила. На играх такое не запрещено в открытую, а то, что не запрещено – априори можно.
Еще немного, и плечо пойдет на вывих.
– Щас, только шнурки постираю!
Рука в плече уже не просит, а вопит дурным голосом, чтобы я прекратила свои дурацкие шуточки и пожалела ее.
– У тебя нет выбора! Извиняйся!
Я молчу и улыбаюсь. Может, я дура, может, я нарываюсь зря, но и оплату за свои вольности я умею принимать сполна. От боли хочется кричать… подожди, кричать будешь, когда плечо вывихнут окончательно, сейчас еще рано. Еще можно терпеть… немного… еще немного.
– Все! Хватит… – мои губы выдают помимо воли.
Меня отпускают.
– Извиняешься?
– Разве я такое сказала? – Рука болит страшно. Вряд ли я ей в ближайшее время смогу поднять что-либо тяжелее ложки.
– Раз так, то вот мой указ – отныне и до конца Игры тебе запрещено входить в Город! Ни под каким предлогом! В Городе ты вне закона! А теперь выставьте ее за городские ворота!
Полечили, однако. Хорошая профилактика городской скуки. То, что в город теперь мне ворота закрыты – то все фигня, но беспокоит одно – кабак тоже остался в городе. Вот блин, совсем не подумала!
4
У Дока очень вкусный чай. Это не подлизывание, а констатация факта. У меня такой не получается даже дома.
– Надо было тебе с бургомистром ругаться? – вливал в мои уши порцию вялого недовольства Андрей, натирая плечо мазью. От нее приятно холодило, а горячий чай согревал изнутри. – Ты когда-нибудь точно нарвешься так, что потом не встанешь…
– Встану, – вздохнула я обреченно, – а потом еще раз встану. Вот такая у меня дурацкая натура.
– Тебе надо было парнем родиться.
– Надо. Но шутки богов неисповедимы. Вот они меня в эту шмотку и всунули. Им смешно, понимаешь ли!
– А ты не пробовала почувствовать себя женщиной?
– Пробовала… иногда получается. И тогда я себя веду, как последняя блондинка – всего боюсь и не могу сказать ни слова.
– Хотел бы на это посмотреть!
– Лучше не надо. Мне потом самой противно.
– А ты влюбиться не пробовала?
– В кого? Ты представляешь того бедного парня, который позарится на мой характер?
– Ты, между прочим, очень привлекательная женщина. Если не ходишь, как мужичка, и не хамишь на каждом шагу.
Мне на это ответить было нечем. Несмотря на мои мужицкие приколы, натура у меня чувствительная и нежная. Только добраться до нее надо еще уметь.
Так что лучше я чай пить буду и молчать. Не хочу хамить Доку – не заслужил он этого.
– Док! – занавеска распахнулась, и пред нашими глазами предстал утренний капитан команды, тот самый, который просил меня палатку переставить… вежливо.
– Заходи. Знакомьтесь – это Нааль. Это Ника.
– Да мы уже вроде бы знакомы… – подмигнул мне вошедший.
– Только не представлены… были, – ответила я, пытаясь нашарить рукав и всунуть в него травмированную руку.
– Ты ко мне по делу или на чай?
– От чая твоего отказывается только идиот, – заверил Дока Нааль, – а вообще – по делу.
– Тогда я пошла. Спасибо, Док.
– Подожди, это всех касается.
Я села обратно. Интересно послушать полигонные новости. Вдруг что-нибудь интересное узнаю.
– Спасибо, – Нааль отхлебнул из чашки. – Мастера объявили магический катаклизм.
– Чего? – не поняла я.
– Подожди, Ника! – Док положил руку мне на плечо. Хорошо хоть, что на здоровое. – Дальше! – это он уже к Наалю.
– С пятнадцати ноль-ноль до шестнадцати ноль-ноль все должны находиться в своих палатках. Мастера и подмастерья будут отыгрывать фактор магической проекции. То есть будут ходить по полигону и навешивать на палатки ленточки. Тот, кто обнаружит у себя на палатке такую ленточку, тот становится невидимым и должен выполнить мастерское задание для того, чтобы снова войти в команду.