– Господин офицер, вам нет смысла умирать, сдавайтесь! Я гарантирую вам жизнь, оказание необходимой медицинской помощи, неприкосновенность военнопленного!

Переход на чужую речь произошел автоматически, словно тумблер в голове переключили. Причем язык врага срывается с моих губ столь же естественно, что и родной. Н-да, игровые поднастройки – это действительно вещь…

После короткой паузы в ответ раздается:

– Я не могу сдаться младшему, чем я, по званию!

– А в каком вы звании?

Мне действительно это интересно.

– Обер-лейтенант!

– Хорошо, обер-лейтенант, вы сдадитесь равному вам по званию! А теперь встаньте, поднимите руки так, чтобы мы видели ваши пустые ладони, и идите в нашу сторону.

После короткой паузы вражеский командир действительно поднялся на ноги, но показал только левую руку.

– Правая ранена, не могу выпрямить!

– Хорошо, отведите пустую кисть в сторону, чтобы я увидел пальцы.

Немец послушно показал и правую, немного расслабив меня своим послушанием.

А затем вторая осветительная ракета потухла, и прежде чем в воздух взмыла третья, обер-лейтенант опустил левую руку, несмотря на мои требования. Мгновение спустя в свете очередной трофейной «люстры» я разглядел зажатый в ней вальтер…

– Не стрелять!!!

Поздно. Немец успел дважды нажать на спуск, злобно оскалившись, но обе пули достались бойцу, до того столь удачно положившему последнего вражеского автоматчика. А в следующий миг раздался отчаянный вскрик:

– Сашка!!

И прогремевшая слева очередь трофейного МП-40 срезала врага…

Со всех ног бегу к офицеру, иррационально надеясь, что противник всего лишь ранен. И он действительно ранен – смертельно. Кровь густо течет сразу сквозь четыре дырки в животе и из раскрытого рта, жадно хватающего воздух.

– Дурак! Мог бы жить!

Немец с видимым трудом ответил, делая короткие паузы между словами:

– В плену… У большевиков… Не выжить…

– Идиот… Это ложь! В отличие от вас, выродков, мы над пленными не издеваемся!

– Не смей меня обманывать, большевик… Скоро ты умрешь… Вы все здесь умрете…

– Даже не надейся, урод! Раздолбали мы вас! И Берлин в сорок пятом взяли!

Но обер-лейтенант – если это действительно его звание – меня уже не слышит. Глаза его неподвижно замерли, глядя в небо, а дыхание прервалось. Сплюнув от досады, я двинулся к замершему у убитого товарища раненому бойцу.

– Знаешь по-немецки?

Разведчик коротко, но очень злобно посмотрел на меня, процедив сквозь сжатые зубы:

– Нет!

После чего развернулся к павшему и тихо запричитал:

– Сашка… Братик… Как же так! Как же так! Из-за немчуры проклятой…

Брат, значит, не товарищ. М-да… Жаль погибшего парня. Но если бы не этот поиск, они бы здесь все в землю легли. А так еще есть шанс…

– Ну что, Самсонов, привел языка в штаб?

Под насмешливым взглядом капитана-особиста я, однако, не теряюсь и невозмутимо отвечаю:

– Нет. Но всю необходимую информацию я у немца получил.

Начальник отдела аж замер и с явным подозрением спросил:

– Это ж какую информацию он сообщил?

Развернувшись лицом к непосредственному командиру, я поймал взглядом его глаза, а после неторопливо, веско заговорил:

– Артиллерийская подготовка немцев начнётся в четыре часа пятнадцать минут утра 8 мая. По нашим позициям. Бить будут всей гаубичной артиллерией 28-й легкопехотной дивизии, также удар нанесут восемь батарей реактивных систем залпового огня. В районе пяти утра начнется высадка морского десанта в нашем тылу. Также немец сказал, что одной только 28-й дивизии переданы около сорока трофейный французских танков и штурмовых орудий, в частности новых, с очень мощными противотанковыми пушками. А за ними развернулась 22-я танковая дивизия, в ней больше двухсот танков. Причем более четверти – поступившие из Германии новые машины с удлиненными орудиями и усиленной броней. Напоследок немец сказал, что скоро мы все здесь умрем…