Наступило странное спокойствие. Я видел склонившиеся надо мной расплывчатые тени. В глазах медленно темнело, и они исчезали, растворялись в черноте. Странно, но меня это совсем не пугало. Боли тоже не было – только нарастающее ощущение тепла и покоя внутри. Если бы я мог – я бы закрыл веки, чтобы не видеть этого гаснущего мельтешения неясных фигур. Словно в ответ на мою невысказанную просьбу, одна из фигур наклонилась, и, тяжело вздохнув, прикоснулась к моему лицу, закрывая глаза.

Еще я слышал голоса, тоже медленно тающие, как будто между нами росло расстояние.

– Да пес его знает, как так получилось! – Я с трудом, но узнал нашего бригадира; в голосе была злость и досада, – ищи – свищи теперь другого высотника!

– Высотника другого тебе, да? – Это был пробраб, – а не охуел ли ты часом? Сутки работы по пизде пошли! И жмура теперь куда девать, а? Че глаза отводишь?

– Щас ребята скорую вызовут… – пробормотал бригадир.

– Хуеную! – Продолжал яриться прораб, – он у тебя че, официально устроен?

– Да как можно!

– Кароч, бери своих гавриков. Снимайте труп с арматуры. В мешок – и на полигон, с ближайшим грузовиком. Сам лично поедешь! И не пиздеть никому, это ясно!?

– Да как его снять-то!? Он застрял метра на два, что твой лосось на кукане!

– А я ебу как снять? Твоя проблема. Чтоб через пятнадцать минут нихера тут не было. Место оцепить. И труп накройте чем-нибудь, пока снимать будете. Место почистить, чтоб ни кишок, ни крови. Свет не брать! Если утечка будет – придушу лично, это ясно?

– Ясно, – недовольно пробормотал бригадир.

– Все, выполнять! – Рявкнул прораб, и, вздохнув, добавил, – царствие небесное, эх, молодой парень был. Жаль-жаль…

Голоса растаяли; пришла тьма, а за ней – слепящий белый свет.

Мне отчаянно не хватало воздуха. Легкие жгло огнем, в голове пульсировало. Я дышал часто-часто. Диафрагма ныла. Было душно, и жутко воняло. Я рванулся, и попытался сесть. Что-то шуршащее и скользкое обвилось вокруг тела, сковывая движения. Я отчаянно заработал руками, пытаясь найти проход, или разорвать эту непонятную штуку. К моему удивлению, раздался треск, грубая мешковина, в которую я был закутан, словно в саван, повисла лохмотьями. Наконец, удалось вдохнуть воздух. Нельзя сказать, чтобы он был чистым и свежим, но, по крайней мере, в нем был кислород. Красная пелена перед глазами медленно таяла. Я выбрался наружу.

Насколько хватало глаз, вокруг лежали гниющие кучи мусора. Где-то в отдалении тарахтела техника: пара бульдозеров ровняла зловонные барханы. Красный диск солнца почти касался горизонта. У меня что-то было со зрением: цвета точно выцвели, было много серого. Но при этом видел я далеко и очень четко. Я потряс головой, и попытался протереть глаза. В первый момент мне показалось, что на руках что-то вроде меховых перчаток. Попытался снять их. Потом пришло осознание – эти меховые перчатки и есть мои руки. Если напрячь особым образом пальцы – из кончиков выходят самые настоящие когти. На ладонях – мягкие черные подушки. «Теперь понятно, почему мешок так легко поддался, – спокойно подумал я, – его когти порвали». И это была последняя спокойная мысль. Потом пришла паника.

Я упал на землю, отчаянно пытаясь выровнять дыхание. Казалось, красное закатное небо вот-вот меня раздавит, как раскаленный железный пресс. Отчаянно хотелось проснуться. Но вместо этого, странное, чужое мне тело реагировало на выброс адреналина: чувства предельно обострились: я слышал всех крыс, которые копошились в груде отбросов подо мной, чувствовал их запах; я слышал, как гудит воздух на кончиках крыльев мусорных чаек, что носились над моей головой, наполняя воздух рваными криками. На самой вершине панической атаки, когда я уже готов был снова умереть – в этот раз от ужаса – вдруг снова пришло спокойствие.