– Это твоему отцу, а вот это тебе.

Я всегда давал ей десять сентимов чаевых, и она молча их принимала. Каждую неделю девочка доставляла заказ и звонила в мою дверь, и каждую неделю я вручал ей причитающуюся плату и десять сентимов на чай. Я не знал, как ее зовут, и не помнил лица, вспоминая его, лишь когда девочка снова появлялась на пороге. Но в течение девяти месяцев и одного дня (ровно столько времени отняла у меня работа над единственной книгой, которой суждено выйти под моим собственным именем) девушка из бакалейного магазина была единственным человеком, с кем я встречался сравнительно часто.

Кристина внезапно, не предупредив меня, перестала приходить по вечерам. Я начал опасаться, что Видаль разгадал нашу хитрость, но однажды вечером, дожидаясь ее (она отсутствовала почти неделю), я открыл дверь, полагая, что пришла Кристина, и оказался лицом к лицу с Пепом, парнем, служившим на вилле «Гелиос». Он принес посылку от имени Кристины, тщательно запечатанную, содержавшую полную рукопись книги Видаля. Пеп поделился со мной новостями. Оказалось, что отец Кристины страдал аневризмой и сделался почти инвалидом. Кристина отвезла его в санаторий в Пуигсерде, в Пиренеях, где, по слухам, одному молодому доктору удавалось лечить подобные заболевания.

– Обо всем позаботился сеньор Видаль, – добавил Пеп. – Не считаясь с расходами.

Видаль никогда не оставлял в беде слуг, не без горечи подумал я.

– Она попросила передать вам это лично в руки. И никому ничего не говорить.

Юноша вручил мне посылку, радуясь, что избавился от загадочного предмета.

– Она оставила какой-нибудь адрес, чтобы связаться с ней, если потребуется?

– Нет, сеньор Мартин. Я знаю только, что отец сеньориты Кристины лечится в больнице под названием «Вилла Сан-Антонио».

Несколько дней спустя Видаль нанес мне один из своих импровизированных визитов и просидел у меня весь вечер, потягивая мой анис, покуривая мои папиросы и рассказывая о несчастье, постигшем его шофера.

– Невозможно поверить. Мужчина крепкий, как дуб, и вдруг в одно мгновение падает замертво и уже даже не помнит, кто он есть.

– Как Кристина?

– Можешь представить. Ее мать умерла много лет назад, и Мануэль – единственный близкий ей человек. Она взяла с собой альбом с семейными фотографиями и показывает их бедняге в надежде, что память вернется к нему.

Видаль разглагольствовал, а тем временем его роман (а правильнее было бы сказать, мой роман) лежал стопкой на кофейном столе в галерее, перевернутый лицевой стороной вниз, в каком-то полуметре от его рук. Он сообщил, что остался без шофера из-за болезни Мануэля и настоял, чтобы Пеп овладел искусством вождения. Пеп считался неплохим наездником, но за рулем юноша в настоящий момент был сущей катастрофой.

– Дайте ему время. Автомобиль не лошадь. Секрет науки в практике.

– Коли ты об этом упомянул… Мануэль ведь научил тебя водить, не так ли?

– Чуть-чуть, – признался я. – И это не так просто, как кажется.

– Если твой новый роман не будет продаваться, ты всегда сможешь поступить ко мне шофером.

– Мы еще не похоронили несчастного Мануэля, дон Педро.

– Неудачное замечание, – согласился Видаль. – Прошу прощения.

– А как продвигается ваш роман, дон Педро?

– Полным ходом. Кристина увезла в Пуигсерду окончательный вариант, чтобы откорректировать и привести его в божеский вид, пока ухаживает за отцом.

– Приятно слышать, что вы довольны.

Видаль торжествующе улыбнулся.

– Кажется, это будет нечто грандиозное, – сказал он. – Я столько месяцев мучился оттого, что все ужасно, а недавно перечитал первые пятьдесят страниц, которые Кристина перепечатала набело, и сам себе поразился. Думаю, тебя книга тоже удивит. Все-таки я еще могу тебя кое-чему научить.