В душе Петра продолжало клокотать, но голос даже для него внезапно спустился до шепота.

Так, будто это должно бы помочь достучаться. Хотя сейчас чуйка подсказывала – ничто не поможет…

Игнат молчал, Пётр гнал машину прочь от квартиры, в которой спит новый Щетинский…

– А с чего ты решил, что она его мне родила?

Отвечать вопросами – типично для Игната. Он так защищается. И вот этот – глупейший, на самом-то деле – вопрос мог снова заставить Петра взорваться. Но он только закрыл глаза чуть на дольше. Сглотнул, кривясь…

– Я его видел… Он наш. Игнат…

Собирался продолжить. Собирался попросить. К совести возвать. К уму. К сердцу. Только вот Игнат фыркает, будто сильнее вжимает трубку в ухо. Наверное, смотрит в одну точку и зло. Потом же цедит:

– А я не уверен, что он мой, отец. Она под женатого легла. Думаешь, её хоть что-то остановило бы? Сегодня этого признаю – завтра ещё десять принесут. Мне каждого кормить?

– Ты что несешь? Это же ребенок твой…

– Ты так за него переживаешь, как будто твой, а не мой… Хотя подожди… Это ты же у нас по молодняку, да?

– Игнат…

Сына понесло. Что будет дальше – Пётр знал. Обратился, прося затормозить, да только…

– Что, «Игнат»? А, Пётр Юрьевич? Вот что «Игнат»? Это ты от юбки к юбке бегаешь. Это ты одну на другую меняешь. По студенткам выступаешь… Это ты, уж прости, лет через пять себе кого-то помоложе да покрасивее найдешь. Родит она тебе кого-то… Ты и этому «кому-то» имечко ебучее придумаешь. И я вполне допускаю, что Альбину шпарить мог… Не брезгуя…

– Закрой свой рот.

Реакцией на угрозу отца, произнесенную тихо, стал смех. Лучшая защита – это нападение. Игнат знал с детства. С детства же знал, как больнее всего нападать на отца.

– Понятия не имею, в какой момент ты решил, что имеешь право звонить мне, что-то требовать, Петр Юрьевич…

– Я твой отец!!!

Пётр не сдержался.

Рука снова по рулю. Голос – вверх до крика. А Игнату всё равно.

– Когда ты нужен был мне, отец, ты выбрал других. Вот теперь их и учи. У меня есть семья. Я её храню. У меня нет никакого сына. И отца у меня тоже нет. Ушел и не вернулся.

 Игнат произнес ядовито. Дальше – скинул.

В машине стало тихо настолько, что прерывистое дыхание и гул сердца водителя были слышны, будто к кашемиру пуловера прикреплена микрофон-петличка.

На языке крутилась толпа слов, которые Петру бы сказать…

Которые он уже миллион раз говорил.

Которые, мать твою, доказывал.

И на которые каждый раз получал одно и то же.

Игнату бросить подобное – как два пальца об асфальт. А ему…

Сердце продолжало разгоняться.

Вместе с ним – машина.

В глазах мужчины щипало. В ушах звенели «сына нет»… А потом – «и отца тоже нет»…

Больно было до невозможности. И не разберешь, это морально или уже физически.

Но главное – непонятно. Где тот момент, когда всё не так пошло. И где та черта, за которой Игнат наконец-то поймет…

А может и правда ошибся? Может и правда виноват?

Почувствовав, что в грудной клетке становится будто тесно, Пётр потянулся рукой к подлокотнику.

Шарил вслепую, пытаясь найти таблетки.

Казалось, что уже почти поймал, но упустил – потому что на экране опять входящий.

От Санты опять…

Он бросает поиски. Тянется, хочет принять.

Ведь именно она – его лучшая таблетка. Она – доказательство того, что и хорошо у него тоже получается…

За несколько сантиметров до экрана он чувствует резкую боль такой силы, что даже скрючивает.

Жмурится, думает о тормозе, тянется ладонью к ребрам…

Санта продолжает звонить, Пётр пытается сделать вдох.

И не может.

2. Глава 1

Глава 1

Прошло четыре года.

Пальцы Санты скользнули по мокрым волосам, она подняла подбородок, подставляя лицо струям воды. Откровенно горячей. Настолько, что душевая наполнена густым паром. Сам воздух тоже горячий и влажный. Струи ощутимо бьют по щекам, плечам, ключицам, кожа на которых – моментально краснеет. Но будь у Санты возможность сделать напор сильнее, а температуру ещё выше – она ею непременно воспользовалась бы.