. В комнате похолодало, хотя он сильно топил, а тепло в доме держалось до вечера. Картина словно ожила: рябины заколыхались от ветра, девочка пошла художнику навстречу. И она шла, сколько бы он ни тер глаза. Шла, шла… Вскоре он уже мог различить ее лицо, хотя даже не прорисовал его. Происходящее напугало Лафера: он, конечно, решил, что сходит с ума. Что-то не давало ему отвести взгляд, пока девочка не подошла вплотную и не взялась за края холста, пальцы при этом выступили из картины. Тогда он бросился прочь, распахнул дверь, а она уже стояла там, в коридоре. Она схватила его за горло, приподняла…

– Секунду! – Я протестующе подняла ладонь. – Вы серьезно? Даже если допустить, что на него напала маленькая девочка, она не дотянулась бы до его шеи и тем более не смогла бы…

Лицо Нельсона оставалось непроницаемым.

– Пока я пересказываю то, что услышал. Позволите закончить? Спасибо. Так вот, она обладала силой взрослого мужчины. Но мистер Лафер, человек крупный и сильный, вырвался. Ударить, как он сказал, «чудовище», он не решился. Отступил, опрокинул мольберт и выпрыгнул в окно со второго этажа, чудом отделавшись синяками, сотрясением и переломом руки. Он сразу начал звать обходчика. Тот выслушал всю чушь, которую я вам только что изложил, и отреагировал примерно как вы. С одной разницей: еще уточнил, не прикладывается ли Лафер к бутылке. Вняв просьбам, констебль все же поднялся в комнату…

– И не нашел ничего подозрительного?

– Сделал вывод, что Лафер все же выпил. Правда, констебль опросил соседей… но ни девочку, ни кого-либо, кто мог вызывать подозрение, не видели ни в доме, ни в пределах двора. В итоге мистер Лафер обратился к Розенбергеру. Тот тоже осмотрел комнату. Новой баночки с венецианской гуашью он не нашел, равно как не увидел девочку на картине. Зато на полу под мольбертом обнаружил гроздь рябины, которую художник из парка не приносил. В итоге Розенбергер записал показания и приобщил к ним результаты проверки крови, на которую ему удалось загнать Лафера. Время было уже упущено, но токсикологу, к которому Розенбергер обратился, все же удалось обнаружить примесь какого-то растительного наркотика. Лафер ничего такого, по его словам, не принимал. Примерный состав вещества я везу, чтобы показать мистеру Сальваторе. Собственно, это все.

– Занятно получается, – протянула я. – После таких баек можно и начать верить в бумажного дьявола, или как его там. Злобные дети, неизвестные наркотики…

– Лично я верю лишь в изворотливость человеческого ума, мисс Белл. Хотя газеты уже начали писать, что по всему Лондону оживают картины, из которых, возможно, вылезает сам Джек-прыгун. Завтра не работает половина музеев, как мне известно.

Я усмехнулась, вспомнив, что подобные заметки попадались и мне, но я не обратила на них внимания – знала склонность лондонских газетчиков ради выручки приукрашать сплетни.

– А где сам Лафер?

– Наняв Розенбергера и сообщив все, что возможно, он сбежал в Италию – «лечить душу». Хотя я бы предположил, что прятаться от… – он рассмеялся, – дьявольской девочки.

– Вы думаете, это может быть связано с моей сестрой? – тихо спросила я, и он оборвал смех.

– Почти уверен. Но, может, мистер Сальваторе меня и переубедит. Кстати… как он относится к вашей дурной привычке?

– Которой из? – кисло полюбопытствовала я.

– Опиум.

– Никак.

– Правда? – Он с интересом глянул на меня. – По мне, так лучше бы вы кололись, как этот мистер Холмс. Кокаин хотя бы стимулирует работу мозга, а опий…

– Не вам меня учить.

Он, явно, оскорбленный в лучших чувствах, не ответил. Снова зажмурился и, видимо, погрузился в мысли о расследовании или о безбрежных глубинах моей глупости. Я взглянула его на бледный профиль – опущенные длинные ресницы, сжатые выразительные губы, запрокинутый подбородок. «