Ева сделала молниеносный набросок. В ее блокнот попал ребенок, у которого брови поднимались удивленным домиком, на следующей страничке поселилась пожилая англичанка с удивительно морщинистой шеей, а потом на белом листе появился мускулистый мужчина. Он стоял к Еве спиной, но чувствовалось, что вот-вот повернется, хотя пока можно было увидеть только часть его щеки.

Ева попыталась вспомнить лицо незнакомца с коробками из «ИКЕА», но… не смогла. Провал. Белое пятно. Хотя обычно схватывала образ на лету.

– Ева! Что, эскизиками балуешься?! Привет, дорогая!

Маринка свалилась как снег на голову. Она грохнула сумку на свободный стул, заключила Еву в объятия и с шумом расцеловала в обе щеки.

– Как же вовремя ты меня вытащила! Твой звонок – это само провидение. Так, что ты пьешь? Девушка! Можно мне то же самое! Это латте? Отлично!

Ева сама удивилась, как торопливо она захлопнула блокнот, с какой ревнивой поспешностью скрыла своего незнакомца.

– Марин, ты такая… такая…

В художке Маринка была немного полновата, такая сексуальная разбитная пышечка. Она много говорила, много хохотала, много и легко рисовала. В общем, ее было много во всех смыслах.

А сейчас перед Евой стояла половина Маринки по объему. Элегантная, худая и стильная дама. С укладкой! К самолету – и с укладкой! Это своего рода вызов. Ева посмотрела вниз и почти потеряла дар речи: туфли. На маленьком, но элегантном каблуке.

– Худая? – засмеялась Маринка. – Нервы. Жрать вообще не могу.

Ну ладно: сила воли, нервы, люди худеют – это не фантастика, но променять кеды на каблуки в сознательном возрасте – это действительно радикально.

Маринка устроилась напротив Евы, взяла из рук официантки чашку.

– Рисую и нервничаю. Нервничаю и рисую. Вот уже две выставки сделала. Весной в Нью-Йорк поеду. Все от нервов.

– Так это же хорошо, – сказала Ева, слегка удивившись. – В смысле – выставки.

– Ой, я тебя умоляю! – Маринка махнула рукой, звякнув тяжелыми браслетами на запястье. – Звучит круто. Нет, не спорю, это прикольно. Весело. Движуха. Ну, ты знаешь, я люблю. Тусовка, открытие с шампанским. А так… три картины за год продала. Правда, за нормальную цену. – Она пожала плечами. – Жить на это нельзя, конечно. Приходится крутиться. Но я вот… украшения делаю. Слушай, меня ювелирка увлекла. Серебро – удивительный материал. Ну и продается лучше, чем живопись. – Она произнесла слово «живопись» с ударением на вторую «и». – Ты мой инстаграм видела?

Когда Ева мотнула головой, Маринка извлекла визитку и едва уловимым, быстрым движением параллельно открыла приложение на смартфоне:

– На вот, полистай.

Ева уставилась на квадратные фото со всевозможными колечками, сережками, кулончиками. Сделано было талантливо. До вещиц хотелось дотронуться, подержать их, примерить.

– Красиво! – похвалила она.

– Тебе персональную скидку сделаю, если надумаешь заказать, – немедленно откликнулась Маринка. – Мне кажется, тебе вот эти сережки подойдут идеально. А еще я скульптурой занялась. Знаешь, весь стресс – туда-туда, в глину.

Маринка выхватила у Евы свой телефон и открыла на нем ленту фотографий.

– Да, действительно, м-м-м…

Скульптуры были странными. Головы женщин на длинных змеиных шеях. Безглазые одинаковые лица с чувственными губами… А вместо волос на головах «росли» пальцы. На некоторых пальцы складывались в дерзкий ирокез, иногда они представляли собой что-то вроде тюрбана.

– Глина – совершенно особенный материал. Совсем другие ощущения, когда ты мнешь массу…

У Евы по спине и по рукам пробежали мурашки.

– Мои девочки, – с гордостью сказала Маринка. – Как тебе?