Венда фыркнула.

– Знаешь, ты бы мог меня успокоить, а не пугать.

– Я только говорю то, что думаю.

Почти бегом они пересекли деревушку и большую часть дороги к избе знахаря. Все это время оба нервно вглядывались в деревья и кусты.

Они свернули с главной дороги на тропинку под гору, в сторону леса.

– Тебе одной не будет страшно? Может, лучше с тобой остаться? – предложил Имир. Он надеялся, что это прозвучало по-дружески, а не навязчиво.

– Ну, конечно, – буркнула Венда. – А утром мы должны будем пожениться, потому что люди не дадут нам жизни.

– А для тебя это такая страшная перспектива?

– Имир, что там? – Венда остановилась как вкопанная. – Там, на краю леса, видишь огонек?

– Сдурела?! – он решительно толкнул ее, а когда она стала сопротивляться, схватил за руку и потянул в сторону виднеющегося в темноте двора.

– А если это хранитель? – дернулась она.

– Лазит со светом, чтобы чудовища его лучше видели? Двигай ногами. Это огонек или еще какое-то дерьмо. Бежим!

Они отвернулись от света, чтобы не поддаться его магии и не свернуть на лесную тропинку.

За минуту они, запыхавшиеся, добрались до плетня и дверей избы.

Но дом встретил их глухой пустотой.

Что именно произошло с Винне, никто не знал. Одно было бесспорным: он не верил в существование Рода или вампиров, призраков или оборотней. Он убеждал друзей, что чудовищ на свете уже нет, что так старейшинам удобно пугать и контролировать молодых. Потому без колебаний он поспорил с парнями, что ночью дойдет до Кладбища Проклятых, заберет оставленный там днем ножик и вернется, пока не пропоет петух.

Сейчас нож лежал возле мертвого тела, хотя с кладбища его принес кто-то другой. Растерзанный труп Винне нашли на середине пути, и в глазах парня застыло удивление. Точнее, только в одном глазу, второй вытек вместе с частью мозга, после того как что-то мощным ударом размозжило ему голову.

– Лишь богам известно, который раз твержу тебе, что медведь бы головой не ограничился, – решительно заявил Стоян.

Изба Тинне была наполнена запахом трав, которые окружали лежащий на лаве труп. Дым рассеивал свет лучин, установленных вокруг изуродованной головы, покрытой белым полотном. Две маленькие сестры умершего спали за плетеной перегородкой. Родители пили пиво вместе с кузнецом Здамиром, его братом Стояном и рыжим Костьяном. Дальше от тела, у очага, грея старые кости, сидел дед, который то молчал, то бубнил что-то под нос, глядя на белый саван.

Шла четвертая ночь после смерти Винне. Плакальщицы настолько устали, что отупение подавляло горе, и единственное, чего они хотели, это дождаться утра и уже традиционно похоронить умершего. С нетерпением они ждали рассвета.

Тинне отодвинул деревянные ставни и выглянул через узкое окошко на улицу.

– Луна уже высоко и светит ярко, – сказал он. – Если сынок должен был встать, он бы уже встал.

Мать парня с облегчением вздохнула и вытерла слезы.

– Хорошо, – бородатый кузнец покивал головой. – Но для спокойствия посидим до утра.

Тинне скривился.

– Ну, я вас из избы не выгоняю. Налей еще пива, женщина. Выпьем за душу Винне в Навии.

Она налила, они выпили. Вытерли усы и бороды рукавами застиранных рубах.

– Вы вчера вой слышали? – спросил Костьян, а когда присутствующие кивнули в ответ, продолжил: – Это тот с волчьими глазами мог напасть на Винне. Я тут себе подумал, что какое-нибудь лесное чудище парня сожрало бы, а тот с волчьими глазами, как известно, злой, но людей не ест. Пока что. Он мог встретить Винне в лесу и убить его за то, что он человек. Все знают, какую злость на людей волкоглазые имеют.