Позиции спора о знании должны быть обоснованы, и таких позиций всегда немного, как правило – всего две (что может быть идеализировано как «противоречие», «противоположность», «диалектика», «диалог»), хотя встречаются и более сложные интеллектуальные ситуации с тремя, четырьмя или даже бо́льшим числом позиций. Однако структура обоснованного спора не имеет ничего общего с перепалкой на телевизионном шоу или разноголосицей в прессе и социальных сетях. Она гораздо ближе к судебным прениям.

«Множественность» любого знания связана с тем, что знание есть знаковая конструкция, замещающая предмет исследования. Вещи сами по себе не могут быть предметами мысли, ими могут быть только специально, искусственно созданные «вещи мысли». Только к этим последним и применяются познавательные операции различного типа вместо предметов «реальности» (человеческой практической деятельности), а результаты этих операций относятся к реальным вещам.

Относимость (релевантность, сама возможность отнесения) знания есть вообще его первый критерий (что это именно знание, а не что-то иное). Отнесение может пониматься как интерпретация. Или как эксперимент – когда натуральные вещи подгоняются под знаковую конструкцию. В последнем случае, как правило, речь идёт об устранении различных «помех», «примесей» и вычленении из фона реальности исследуемого предмета в «чистом виде». Логической изоляции предмета в знании соответствует физическая изоляция реальной вещи в «вакууме» эксперимента.

Множество знаний удерживается в единстве отношения к чему-то «одному и тому же» не за счёт вещей реальности. Обратное наивное утверждение известно как натурализм, он же материализм, он же вульгарный материализм. Натурализм-материализм поэтому утверждает, что знания якобы «отражают» реальность. Это неверно. Так нельзя построить никаких, даже самых элементарных знаний. Множественность знаний удерживается иначе, с помощью идеальной «вещи мысли», идеи по Платону, зафиксированной специальной знаковой конструкцией объекта (идея становится объектом именно в силу знаковой привязки). Есть известная старая притча о слоне и нескольких слепых мудрецах, которые спорили о том, что есть слон. Один держался за хвост, другой за хобот, третий за ногу и т. д. Но вот вопрос: раз они слепые, откуда они знали, что вообще исследуют один и тот же предмет?

В чём специфика исторического знания по сравнению со знанием вообще? В (физическом) отсутствии предмета. Ведь прошлое прошло. Его нет. Есть лишь рассказы и записи о нём, то есть уже некоторое «изначальное» замещение. Отсюда и растут ноги утверждений, что история не может быть наукой. Якобы не дан предмет. Значит, и это мнение Декарта, история – только «враки», неправдоподобные россказни. Всё это нельзя проверить так, как можно проверить физическую теорию в эксперименте. Ответ Декарту, критику исторического знания как такового, дал методолог истории Р. Коллингвуд. Прошлое содержится в настоящем, является признаком и свойством последнего. История – перед нами. Всё, что мы видим и имеем – история. Подлинный предмет истории – настоящее. История – это мы сами. То, что определяет наши действия и поступки, цели и представления. Строя историческое знание, мы строим самих себя.

Ценой ошибки будет наша судьба. Победа или поражение. Идеальный объект исторического исследования – исторический процесс (История с большой буквы) – связывает исторические знания (