А еще мне вдруг становится совершенно не страшно.

Марк вдавливает меня в холодный песок своим телом, нависая надо мной. Вижу блеск в его темных, как беззвездное небо, глазах, обхватываю лицо руками. Щетина царапает ладони.

И тогда же меня пронзает ощущение дежавю — я уже делала то, что только собиралась сделать сейчас.

Я уже целовала Марка.

20. Глава 20. Марк

Наверное, это алкоголь. Не знаю, как в здравом уме можно было решить, что сейчас Вера действительно улетит от меня, если достаточно сильно раскачается. Это же детские качели, мать вашу, а не боинг.

И все равно, когда она оттолкнулась и разжала руки, у меня остановилось сердце.

Как кот на воробья, я бросился вперед, пытаясь притянуть ее обратно к земле, не давая упорхнуть от меня снова. Я сбил ее с ног, но поймал.

Она залилась хохотом, пока я пытался нащупать переломы. Убедиться, что она цела и невредима.

— Я в детстве занималась гимнастикой!

Переломов, разумеется, не было, но руки убрать я уже не мог. Она раскусила меня, почему я так бесцеремонно лапаю ее, но, кажется, решила не сопротивляться.

Обхватила мое лицо руками, и я замер. На этот раз она не спит, верно? На этот раз она точно знает, кого собирается поцеловать?

— Когда? — шепчет Вера неожиданно охрипшим голосом. — Когда это уже было?

Смотрю в ее перепуганные глазища. Кое-что уже вспомнила, значит, может вспомнить и все остальное. Нет смысла врать.

— В машине.

— Когда мы ехали из аэропорта? — ахает она.

— Да.

Вера сильно жмурится, и думаю, в этот момент она мечтает о том, что бы я как минимум провалился сквозь землю, потому что она вспомнила. И про свой сон, и про свой оргазм.

— Что я еще делала? — шепчет она, не открывая глаза.

Касаюсь носом ее шеи и шумно вдыхаю ее запах. Веду по скуле к щеке, а после накрываю ее губы своими губами. Целую ее, также невинно, как она меня тогда. Но теперь она не спит.

Теперь она действительно знает, кто ее целует.

И она отвечает. Моим и только моим губам.

Она приоткрывает ротик на выдохе, и я едва сдерживаюсь, чтобы не смять ее губы своими. Веду языком по нижней губе, и Вера стонет. Вера, мать вашу, стонет только от этого.

— Сначала ты поцеловала меня, — шепчу в уголок ее губ, а после втягиваю ее язык в свой рот, и умираю от того, как сбивается ее дыхание.

— Я? — выдыхает она. — Это я поцеловала тебя первая?

Да, малышка, это была ты. Не отвечаю, потому что оторваться от ее губ сейчас равносильно самоубийству. Вспомни, как ты раздвинула ноги передо мной в самолете. Вспомни, как поцеловала, а после позволила это сделать с тобой. Твое тело знает, что это сделал я.

Поцелуй становится все глубже. Быстрее. Я пью ее дыхание, а она выгибается, запуская руки мне в волосы. Втягивает мой язык в свой рот и перекатывает его в своем рту, так что я рефлекторно ударяю бедрами, стремясь сократить прелюдию. Вера улыбается. Моя реакции веселит ее.

Она перехватывает мой язык и так глубоко всасывает его в себя, что хочется взвыть от удовольствия.

Исследую ее лицо руками, как слепец, стараясь запомнить, каждую впадинку и изгиб.

— Это был ты… — шепчет, задыхаясь от моих поцелуев. — Это был ты…

— Я.

— Почему не сказал мне об этом?

— Ты спала. И видела сон.

Она мрачнеет и с отчаянием набрасывается на мои губы. Отстраняюсь. Не хочу быть заменой. Не хочу быть тем, кто залечивает раны.

Юра — мой воображаемый собутыльник прошедшего дня. Вместе мы распили бутылку виски, но от похмелья страдал потом только я. Юра уже мой лучший друг и заклятый враг. Он все еще присутствует между мной и Верой незримой, но уверенной преградой.