– Часа через два буду. Идет?

– У меня все равно нет выбора. Спасибо.

Лера снова выглянула в окно. Мужчины сидели на лавочке и наблюдали за ней. Снова вскинули руки, усмехаясь. По тротуару возле дома шла небольшая компания подростков. Кто-то из них вроде бы указал на Леру. Она отшатнулась от окна в испуге. Нырнула в коридор, где не было окон. Стояла в тишине минут десять, прислушиваясь. Ожидала стука в дверь. Звонка. Чьих-то голосов на лестничном пролете.

– Думала, что избавилась от страха? – прошептала как бы самой себе, но в действительности затаившейся Лере из прошлого. – Думала, за семь лет все пришло в норму? Не бывает такого. Страхи никуда не деваются. Они ждут своего часа внутри головы, чтобы выпрыгнуть в подходящий момент.

Накатила мягкая податливая слабость. Лера опустилась на пол, вытянула ноги, упершись кончиками пальцев в стену напротив.

Однажды она три месяца безвылазно провела в съемной квартирке-студии на западе города. Потом почти полгода в палате психиатрического диспансера – если не считать плановых посещений. Это и называется безысходностью: когда есть дверь, но ее нельзя открыть. Ни под каким предлогом.

Лера закрыла лицо руками, как делала в детстве, чтобы разогнать страхи и забыть обо всем плохом. В детстве ни черта не помогало. Сейчас тоже. Страхи накинулись. Они вернулись.

Последняя съемка – потеха публике. Две тысячи девятый год, конец десятилетия, самое время.

Лера твердо решила, что больше не хочет сниматься в порно. Ей не надоел секс, об этом не могло быть и речи, но резко надоел сам процесс. Прямо с утра, когда проснулась в кабинете Толика в его баре и отправилась в туалет, сжимая в руке тест на беременность. Задержка месячных серьезно ее напугала.

Две полоски. В голове шумело. Толик храпел за дверью. Сукин сын, наверняка будет настаивать, чтобы она осталась. Он умеет уговаривать. Порно с беременными очень популярны. А потом можно сделать аборт. С какого там месяца? Надо погуглить и собрать всю доступную информацию. Сохранить. Убрать в коробочку.

А еще надо завязывать.

Она сильно напилась в тот день перед съемками и еще выкурила полпачки сигарет, наполняя сознание привычной агрессивной легкостью. Приметила новенького – оператора в армейской униформе. Подмигнула:

– Спаси меня, хорошо? Мне нужно выбраться отсюда раз и навсегда.

Через полчаса Лера сломала себе три ногтя на левой руке, расцарапав спину Вадика Тырцева, который как раз примерялся к ее заднице. Он взвыл от боли:

– С ума сошла, что ли?!

А она вцепилась зубами в его плечо, ощущая соленый вкус пота и крови, вырвала кусок, сплюнула на пол, хохоча.

Ее накрыло радостное безумие, желание крушить и ломать все вокруг, которое долгое время скрывалось в груди.

Нащупала глазами камеру с подмигивающим красным глазком, плюнула в нее кровью. Спрыгнула с кровати, но не добежала – зажали в четыре руки. Она зарычала. Ее утащили на кухню.

Тот самый новенький оператор, Пашка, запыхавшийся и взъерошенный, тряс Леру за плечи и что-то кричал. Ей брызнули в лицо водой. Она остервенело пыталась дотянуться ногтями до всех, кого успела заметить. Успокоить ее не удавалось. У нее кружилась голова.

– Уберите от меня руки!

Обнаженное тело все еще пахло лосьоном.

– Уведите на хер истеричку! – распорядился Толик, ответственный за съемки. – Потом поговорим!

Они не поговорили до сих пор.

Пашка протащил Леру в ванную комнату, долго умывал холодной водой, шептал на ухо успокаивающие слова, но при этом крепко держал одной рукой за плечо, чтобы девушка не вырвалась.