Собственно, ещё ни разу вредители не уходили, не оплатив порчу имущества. После такого невольно начинаешь уважать священнослужителей, хотя мне и в бога-то особо веровать не приходилось. Не в этой жизни точно.

Проводив чоповцев грустным взглядом, я подошла к дяде Керопу и ткнулась лбом в его мягкое плечо. Мужчина тут же успокаивающе похлопал по моей спине и выдал одному ему понятную фразу на родном грузинском. Я, как обычно, не отреагировала. Да и не хотелось мне ни на что реагировать. Единственное желание, вертевшееся на подкорке, требовало плюнуть на всё, вручить работникам кафе задание и исчезнуть на месяц-другой. Но я не могу. Оставить бизнес в надёжных руках – это одно, бросить больную мать – совсем другое.

– Тэбе отдых нужен, Лиса. Паслюшай, дядя Кероп прекрасно видеть, как ты устал. Ещё нэмного – и сама ноги протянэщь. В гроб краше кладут.

Фыркнув в ответ что-то о грузинской бестактности, я махнула рукой и отправилась домой. Благо на машине ехать совсем недолго, ведь сил не было даже на то, чтобы жать на педали и крутить баранку. Уровень стресса зашкаливал настолько, что вместе с кровяными клетками во мне сворачивалась и личность.

Но домой я зашла, нацепив улыбку. Поцеловала маму в макушку, узнав, как прошел её день, намазала её острые колени обезболивающим кремом и предложила посмотреть «Зиту и Гиту», как хотела ещё утром. Мама была рада, она улыбалась, когда я положила голову ей на колени, и принялась нежно гладить меня по волосам.

– Сложный день?

Я могла рассказать правду, поделиться тревогами и проблемами, но не хотела отнимать её нервные клетки. Я могла так же и солгать, сообщив, что всё нормально и я справляюсь, но привыкла говорить как есть.

– Они никогда не бывают лёгкими, – сказала уклончиво. – Я разберусь.

Мама не ответила, но я всей своей сутью чувствовала, что она в меня верит. И это всегда действовало успокаивающе. Я не заметила, на каком моменте фильма уснула, мама разбудила лишь к концу и отправила спать.

Мне снился Пашка. Такой же улыбчивый и забавный, как когда-то. До разборок со Стужевым. До того, как его уверенность во мне растворилась.

– Лиса-Алиса, – звал он, подтрунивая, – а спорим, ты продуешь мне в карты?

– А спорим!

– Нет, давай на что-то существенное спорить! – сверкали его добрые глаза. – Спорим, ты сможешь огрызнуться физичке, когда та спросит домашку?

Я улыбалась во сне и тянула к нему руки, чтобы ухватить за ухо, но Пашка постоянно ускользал от меня в последнюю секунду.

– А спорим!

– Нет, давай на то, на что ты спорить не захочешь? – казалось, что он настоящий, а сон и не сон вовсе. – Спорим, ты не поцелуешь Стужева?

Сердце толкнулось в груди так болезненно сильно, что я, кажется, открыла глаза раньше, чем успела проснуться. Вскочила с постели и попыталась унять сердцебиение, пока в ушах набатом отбивало «…не поцелуешь Стужева».

Он никогда не предлагал мне ничего подобного. С чего вдруг подсознание выдало такие кульбиты в обход всякой логики?

Чёрт возьми! Должно быть, на фоне стресса я совсем выжила из ума.

Уснуть ещё долго не получалось из-за странного ощущения, что надвигающийся поезд неприятностей настолько близко, что я уже слышала предупредительный гудок машиниста. Ещё немного – и меня размажет по холодным рельсам под равнодушными взглядами прохожих. И никто не крикнет в спину: «Савельева, берегись!»

Полторы недели спустя

Время тянулось словно резиновое. Кажется, стрелки часов должны двигаться быстрее, но они, словно издеваясь, отбивали тихим стуком каждую секунду в подобии капель воды.