Никакого дресс-кода в свободном музее, и правда, не было, причем по самому простому принципу: нет одежды – нечего и проверять. На входе, после точки контроля, висела табличка с перечеркнутыми трусами. Под ней все любители современного искусства послушно стягивали с себя манатки, складывали в аккуратные пакеты и запирали в маленьких шкафчиках. На каждой дверце был нарисован знаменитый художник древности. Алексу достался страшный рыжий мужик с повязкой на голове.

– Дорогая, я здесь тебя подожду, – сделал Алекс отчаянную попытку и притулился на узкую скамейку.

– Ни в коем случае!

Мила уже стянула с себя платье, совершенно не стесняясь почему-то, и теперь уверенно справлялась с его застежками. Она вообще была физически очень сильной.

Рядом на скамейку втиснулась массивная женщина и начала расшнуровывать что-то из своих внутренних тайн. Алекс судорожно вскочил и тут же попал в умелые руки Милы. Единственное, что ему удалось, это прихватить по пути яркий буклет из тонкого пластика. В развернутом виде рекламки хватило – прикрыть то, чем Алекс не был готов делиться с обществом любителей свободного искусства.

Зал в музее оказался один – круглый и просторный. Алекс, прицепленный к гордой Миле, семенил босыми ногами и не знал, куда ему смотреть, вернее, куда стараться не смотреть. Музей, похоже, был очень популярным местом, и им пришлось почти проталкиваться через мягкую голую толпу.

Наконец, они оказались у первого полотна. Алекс встал поближе к стене и уткнулся носом в картину. Тут же ему пришло в голову, что это ошибка, – белый холст на стене был девственно-чист. Богатая рама подчеркивала абсолютную пустоту.

Мила глянула на него хитро.

– Ну как?

В данном случае Алекс не знал правильного ответа.

– Мы, кажется, поторопились. Ее еще не успели нарисовать… – попытался он пошутить, хотя и зарекся это делать.

– Да! – с восторгом поддержала его Мила. – Ты понял суть!

– Э-эм… не уверен.

– Нет-нет, все правильно. В этом и смысл. Видишь, как она называется?

Алекс присмотрелся. Блестящая металлическая табличка сообщала, что перед ними «Городской пейзаж. Раннее утро на дороге».

– Ты чувствуешь? Художник не давит на зрителя, ты создаешь в уме собственную картину. И у каждого она будет своя. Правда, удивительно?

Мила задумчиво уставилась на белый прямоугольник.

Алекс рискнул быстро оглянуться и убедился, что все остальные картины выглядят точно так же. Белые, в красивых рамах. Обнаженные посетители медленно перемещались от одного шедевра к другому, что-то обсуждали.

Он прислушался. Рыхлый гражданин неопределенного пола достаточно громко пояснял своему спутнику:

– Некоторые произведения искусства отличаются столь высокой степенью концептуальности и прозрения, что имеют полное право не материализоваться по образцу обычных вещей, продолжая существовать в чистом виде только в воображении задумавшего их художника…

– Мила, – не удержался Алекс от вопроса, – а почему тогда вход такой дорогой?

– Ты что? Знаешь, сколько это стоит на аукционах? – рассмеялась она.

Алекс вдруг подумал, что не тем бизнесом он занялся.

– Дорогой, сейчас я покажу тебе свою любимую картину…

Мила потянула его куда-то в самый центр голых телес, и Алекс опять судорожно прикрылся буклетом. В ярком свете, который был направлен на картины, но отражался от однообразных белых поверхностей, он чувствовал себя как на сцене. Теплый бок Милы рядом немного успокаивал, но и смущал одновременно.

Они подошли к «Вечернему небу, полному глубокого мечтанья», потом полюбовались на «Птичий щебет». Алекс слышал птичек как-то в записи, поэтому покивал с видом знатока. А вот «Победу технологий над плотью» он не смог оценить в полной мере, хотя, по словам Милы, это тоже была ее любимая работа.