Башня вогнала в уныние. Амели больше не смотрела по сторонам, лишь наблюдала, как мокрое весло, будто стеклянное в лунном свете, опускается в воду и запускает такие же стеклянные волны. Она не могла даже предположить, что понадобилось от нее колдуну. И это незнание пугало больше всего. Незнание и утренние воспоминания. Вновь и вновь гвардеец орудовал багром, вновь и вновь на берегу появлялось распластанное безжизненное тело. Красивое тело. Идеальное.

Амели больше не смотрела на воду. Она похолодела, превратилась в застывшую ледышку. Матушка всегда говорила, что Амели красива. И Эн так считала. Многие так считали. Глубоко внутри это всегда вызывало эгоистичную радость: уж, конечно, всегда лучше быть красавицей, чем дурнушкой. Но теперь… Что он делает с красавицами?

Горбун врет — ее ни за что не отпустят. Как не отпустили тех, которых вылавливали из реки.

Лодка причалила к правому берегу, уткнулась носом в каменные ступени. Горбун ловко перескочил, швырнул лодочнику монеты. Они тяжело шлепнулись на деревянное дно. Горбун протянул руку Амели, но она медлила. Если изловчиться, ухватить весло и оттолкнуться…

Чужие руки обхватили сзади тисками. Неожиданно, подло. Лодочник поднял ее над водой и буквально вышвырнул на ступени, в руки горбуна. Тот лишь вновь ухватил за запястье с новой силой и молча протащил вверх по ступеням, отпер низкую калитку в каменной ограде. Они прошли по парку — Амели поняла это по жесткому геометрическому срезу стриженых кустов самшита. Под ногами шелестел мелкий утрамбованный песок. Замок серебрился в отдалении, щетинился острыми шпилями седых свинцовых крыш. Горбун свернул к одноэтажному павильону, втащил Амели в черное нутро двери. Какое-то время они шли по гулкой галерее. Лунный свет падал из окон бледными зеленоватыми разлинованными прямоугольниками. Снова двери, темные узкие лестницы, переходы, позволяющие увидеть в окно клочок ночного неба.

Наконец, горбун отворил высокую тяжелую дверь и втащил Амели в просторную освещенную гостиную.

— Почему так долго, Гасту?

Горбун отпустил, наконец, руку Амели, и скрючился в поклоне, закрутился, как домик улитки, едва не касаясь птичьим носом узорного паркета:

— Непредвиденные сложности, мессир, — голос стал приторным, как сахарный сироп. Горбун вдруг представился мерзкой жалкой букашкой, трепещущим ничтожеством. — Девицу ожидали.

Амели посмотрела перед собой, туда, откуда доносился удивительно чистый глубокий голос. Несмотря на отчаянный страх, он завораживал, запускал по телу необъяснимые вибрации. Как в соборе святого Пикары, когда к сводам возносятся стройные песнопения. Не может быть, чтобы этот голос принадлежал старику, как все считают. Она увидела лишь высокую резную спинку кресла и белый рукав сорочки.

— Я не хочу ничего слышать о сложностях, — колдун порывисто поднялся.

Амели обмерла, и прижала пальцы к губам. Значит, все правда…

5. Глава 5

Перед Амели возвышался тощий жесткий старик. Кончик острого крючковатого носа едва ли не касался верхней губы, щеки провалились, а глаза были такими мутными, что на мгновение показалось, что на обоих по бельму. Длинные, совершенно седые волосы свисали на плечи комьями ваты. Снежно-белая сорочка лишь подчеркивала эту безобразную старость, придавала коже оттенок воска.

Можно было бы обезуметь от страха и дурного предчувствия, но, гораздо сильнее, чем мерзкий старик, поразило некое существо. За спиной колдуна мелко шлепало серыми кожистыми крылышками совершенно невообразимое создание. Сначала показалось, что это упитанный поросенок, покрытый редкой серо-фиолетовой шерстью, будто вывозился в чернилах, но, приглядевшись, Амели совершенно отчетливо различила детские ручки в перетяжках и маленькие пятипалые ножки с нежно-лиловыми ступнями, больше похожие на собачьи лапы. Между конечностями вздувалось тугое упругое брюхо, под которым виднелся ничем не прикрытый мужской орган. Крошечный сморщенный мешочек и тоненький розоватый ствол, который раскачивался от движений. Морда существа напоминала морду летучей мыши: огромные уши-локаторы, приплюснутый поросячий нос. Но вполне человеческий рот и налитые щеки под янтарно-желтыми огромными глазами трогательного ласкового котенка. Он был одновременно и умилительно симпатичен, и поразительно уродлив. Бесспорным оказалось одно: он притягивал так, что невозможно было оторвать взгляд.