Амели обогнула павильон, пересекла партер, засаженный душистым табаком меж низких стриженых кустов самшита, и нырнула к ряду стройных кипарисов вдоль кованого забора. Шагала медленно, стараясь хорошенько все разглядеть, насколько позволял лунный свет, но усилия совсем не приносили плодов. Амели прошла всю ограду до украшенного статуей грота, которым оканчивалась большая аллея, но калитку так и не нашла. Она едва не рыдала. Шарила ледяными руками, дергала решетку, надеясь, что та поддастся, но все было бесполезно. Вцепившись в прутья, Амели смотрела на такую близкую и такую недостижимую реку. Парк спускался по склону, и здесь, в самом его низу, до воды было лишь несколько футов. Она посмотрела наверх, прикидывая, сможет ли перелезть через забор, но это казалось нереальным. Слишком высоко, да и юбки не позволят.

Непроверенным оставался лишь участок забора у колодца, но идти туда Амели боялась. Покачала головой: нет, она совсем не помнила, как горбун тащил ее с маленького причала. Они проходили через павильон, поднимались и спускались по лестницам. Она была тогда так перепугана, что не видела ничего.

Страх нарваться на горбуна был огромным. Амели кралась вдоль забора в сторону павильона, за которым находился колодец, забывая даже дышать. Ощупывала решетку, но ничего не менялось. Если бы вспомнить, сколько ступеней вели от причала к калитке. Можно было бы примерно прикинуть расположение по высоте обрыва. В одно мгновение казалось, что их было около пяти, но тут же она отметала эту мысль, воображая, что лестница тянулась далеко наверх. Так хотелось думать, потому что у колодца обрыв был высокий. Глупость. Все глупость. Очевидная мысль разбивала на мелкие осколки всю надежду: если заколдованы центральные ворота, почему она вообразила, что не может быть заколдованной калитка? Если так, то все эти глупые блуждания бессмысленны. Оставался лишь колодец, но как спуститься в него, точно не зная, что Гасту ушел в дом?

Амели обогнула павильон и замерла, выглядывая в сторону зарослей — пыталась рассмотреть отсвет фонаря. Кругом было темно и тихо. По-прежнему надрывались цикады, с реки дул холодный ветер. Над городом раскатился двойной удар колокола на дозорной башне — отбили полночь. Только сейчас Амели в полной мере ощутила, как замерзла. Пальцы почти не слушались, а ногти наверняка посинели, будто их выкрасили чернилами. Самое отвратительное — это сомнения и надежда, за которую пытаешься уцепиться вопреки здравому смыслу. Нужно решаться. Или смириться. Амели даже зажмурилась, чтобы принять решение, но ветер принес сухой звонкий хруст ломающихся веток.

Горбун.

Амели подхватила юбки и, не помня себя, понеслась прочь на негнущихся ногах. По аллее, в сторону замка. Свернула на дорожку, обернулась на бегу, опасаясь погони. Единственное, что она ярко запомнила — тяжелый удар. Глухой, отозвавшийся где-то в груди. Она рухнула вперед всем телом и не сразу поняла, что свалила человека. Она порывисто приподнялась на руках и увидела разметавшиеся светлые кудри. Нил.

Он шикал сквозь сжатые губы и потирал затылок:

— Ты совсем с ума сошла?

Кажется, ему было гораздо больнее, чем он хотел показать. Амели просто разревелась. Только теперь прорвало. Но Нил, конечно, примет это на свой счет. Она гладила его по щеке ледяными пальцами и бормотала, утираясь тыльной стороной другой руки:

— Прости меня, пожалуйста. Я не хотела, — она нагнулась и поцеловала его в щеку. По-детски, как целуют больное место, чтобы боль отступила.

— Ты чего?