Мари закончила причесывать, развесила платье за ширмой и вышла, пожелав Амели доброй ночи.

Свечи пылали так ярко, что хотелось их затушить. Орикад хлопал в ладоши. Амели тоже хлопнула и с удивлением заметила, что часть свечей погасла. Хлопала еще и еще, пока комната не погрузилась в темноту. Она долго смотрела в окно, на смутный силуэт ворот, подсвеченный фонарями, на собственное отражение в маленьких стеклянных ромбах. Амели запретила себе думать о том, что будет, если не получится сбежать.

Вдруг, все же получится.

14. Глава 14

За последние дни Амели впервые так сладко свободно спала. Несмотря ни на что. Когда Мари тронула ее за плечо, за окном уже серел бледный рассвет. Она поднялась, умылась и велела тут же одеваться. Сказала, что хочет прогуляться, не дожидаясь завтрака. Мари не перечила. Помогла умыться, надеть голубое платье, уложила волосы в простую прическу с узлом на затылке. Амели велела ей прибрать в комнате, лишь бы чем отвлечь, и выскользнула за дверь. Ступая аккуратно, на носочки, молясь никого не встретить, миновала залитую скупым светом галерею. Спустилась по уже знакомой лестнице, замирая от ужаса вновь нарваться на белобрысого лакея, но беспрепятственно вышла в прихожую. Ни души: ни лакеев, ни портье. Она толкнула дверь и шмыгнула на свежий воздух.

Вдохнула полной грудью и тут же поежилась — утро выдалось прохладным. С реки тянуло сыростью. Амели огляделась: пустой парк, ряды расписных деревянных кадок. В небе с пронзительным писком носились стрижи. Раскинуть бы руки — и взлететь, пронестись легкой стрелой за ворота. Она вздохнула, подобрала юбки и зашагала налево, намереваясь поскорее скрыться среди деревьев. Оглянулась — ни души. Шаги шелестели по чуть влажноватому с ночи песку, каблуки немного проваливались. Амели шагала, пристально глядя на мелькавшие из-за крон ворота, и с ликованием отмечала, что они приближаются. Все ближе и ближе. Ни сторожа, ни привратника. Амели спряталась за кипарисом, набираясь смелости подойти, уже почти шагнула, но заметила, как из-за стриженных кустов показался горбун. Будто чуял.

Амели едва не заревела от досады. Гасту какое-то время слонялся туда-сюда перед воротами, утреннее солнце бросало блики на уродливый горб, неизменно обтянутый коричневым сукном. Будто подскакивал от тряски голый земляной холм. Он то и дело приподнимался на носки, что-то высматривая за оградой. Наконец, налег на створу и отворил перед показавшейся телегой, груженой большими бочками, которую тащили два сивых тяжеловеса с толстыми мохнатыми ногами. Пикар — сын бабки Белты. Амели узнала его по неизменно багровым щекам и порыжевшей шляпе с длинный фазаньим пером. Наверняка, глину привез, как Эн говорила.

Амели затаилась, подобрала юбку, чтобы не топорщилась. Если горбун заметит — это конец. Сразу доложит и запрет, наверняка. Она даже пригнулась, чтобы стать как можно меньше, незаметнее. Телега въехала в парк, развернулась. Пикар натянул вожжи, и кони встали. Если горбун не закроет ворота — это самый счастливый шанс. Нужно лишь прокрасться за телегой — и бежать, что есть сил. Желательно туда, где побольше людей. Амели даже задержала дыхание, готовясь к рывку, но горбун будто насмехался — закрыл ворота и обошел телегу.

Пикар спрыгнул на аллею, снял замызганную шляпу и расшаркивался перед уродцем так, будто это был сам колдун:

— Мое почтение, ваша милость господин Гасту.

Согнулся в три погибели, собирая полями песок. Гасту важно задрал голову и кивал на это глупое расшаркивание. Видел бы Пикар, как тот скрючивается перед своим хозяином, или как его задирает Орикад. Теперь эта бравада казалась смешной.