– Марта, ты мне веришь? С твоим лицом все в полном порядке. Тебе сделали пластическую операцию. Ты будешь такая, как и раньше. Все восстановится.

Желание рыдать в голос только усилилось. Она понимала, что нужно выдержать время. Чтобы потом в полной мере отомстить человеку, решившего уничтожить красоту, нежели подогнать себя под сносные мерки приемлемого внешнего вида.

Возле зданий государственных служб приходилось бывать чаще, чем в собственном рабочем кабинете. На его звание претендовала каждая лавка в парке. Усталость от такого рабочего графика сказывалась, но эмоции, обеспечиваемые разыгрывающимися не понарошку событиями, стоили таких жертв.

Кристина волновалась за точность собственных реплик в эфире. До настоящего времени она не подверглась карьерным амбициям, но сейчас стала ловить себя на мысли, что ей подвернулся уникальный шанс вырваться из низов журналистики.

Поискав глазами верного, как собаку, оператора, она успокоилась: он находился поблизости и в случае необходимости мог вовремя включить камеру. Происходившие события требовали такой готовности.

– Ты напряжена, – раздался его голос.

– Я в рабочем режиме. Нельзя отвлекаться, – Кристина поймала себя на мысли, что может откровенничать исключительно с этим человеком.

– Брось. Что особенного случится? Пошли, попьем кофе.

– Ты серьезно? Все, что творится это нормально?

– Я не говорил именно этого. Бунтуют массы. И что в этом нового?

– Констатация протестов не нова, но масштабы народных волнений уж точно обновились, – Кристину удивляло появившееся у коллеги безразличие. Он действительно выглядел аномально спокойным. Так словно, знал, когда это все прекратится или же, каким образом.

– Ты можешь повлиять на ситуацию? Вот и расслабься. Пошли пить кофе, – не умевший обижаться на резкий тон оператор продолжал доброжелательно приглашать сердитую журналистку пройти с ним в ближайшее кофе. Ему было, что ей сказать.

Прежней легкости больше не будет. Она это поняла не сразу. А вот ощущение готовности продолжать двигаться в само собой наметившемся направлении не появлялось. И она не сомневалась, что поступает не так, как велела спрятанная внутри неё вторая она. Такая легкая, далекая от действительности и окутанная мечтами. Тех было так много. Они копились с детства. Когда-то они указывали ей путь. Теперь они запрятались в потаенные уголки души. И куда ей следовало устремлять свои планы, она утратила ориентир.

Не так давно докучавшая боль затихла. И кажется, это было единственное радостное событие. Выполненное плие подняло настроение. Возможно, она просто паниковала. За ней такого не замечалось. Но все бывает впервые. Как и новая работа. Как и общение с людьми, которых не удавалось понимать.

Вернувшись к постели, на которой лежало учебное пособие по этикету, Ида со скучающим лицом принялась штудировать материал, который прежде не доводилось зубрить. На каком-то интуитивном уровне она безо всяких правил этикета умела вести себя так, чтобы не оказываться в неудобном положении. Будучи помощницей великосветской персоны, ей не следовало рисковать и опираться на интуицию.

Она более не смела поступать так, словно была прежней Идой.

И это пугало. Нет. Оно отвращало. Ей нравилось быть собой. Именно в этом она видела ценность жизни, как таковую через формирование собственного образа и наслаждения от ощущения бытия. Все, что тому препятствовало, она безжалостно вычеркивала из своей жизни. Балет. Он был жесток к каждому, кто становился его частью, но ей это было близко. И только по этой причине она позволяла ему истязать свое тело. Последний раз он был крайне неаккуратен, и им пришлось расстаться. Она жалела о незавершенных отношениях. Но балету сломленные балерины не требовались.