– Стой, окаянная! – грозила мне клюкой вчерашняя старушка, представившаяся старостой деревни.

– Мяу! – где-то позади меня орал кот-маньяк, намеревающийся догнать свою жертву.

– Не пускайте ее! – перекрикивали друг друга дети.

     Честное слово, им только вил для полноты картины и не хватало, а так – чисто картина Репина “Приплыли”. Да лучше бы тут и вправду инквизиция до сих пор была жива! Глядишь, и замок вел бы себя поспокойнее.

     То, что просочиться через ворота я уже не успеваю, я поняла еще на подступах. Деревенские явно за новой хозяйкой не в первый раз бегали, раз к такому мероприятию подготовились основательно. Тут и острые пики на заборе и воротах, и проволока, и ни единого выступа, чтобы через верх сигануть.

     Варианта оставалось только два: или менять траекторию полета и пробовать выбраться с другой стороны земель, или продолжать бежать прямо, чтобы они испугались, что я разобьюсь, и ворота таки до конца не закрывали.

     Не иначе как от ужаса ситуации я выбрала самый неадекватный вариант – второй, и, естественно, прогадала.

     И вот непонятно, это я с воротами лбом встретилась или все-таки они со мной?

     В глазах потемнело, вокруг заплясали звездочки. Качнувшись, я села прямо в ближайший сугроб, пока мне на колени нагло и беспардонно забирался кот. Потоптавшись как следует, этот облезлый зверь поставил передние лапы мне на плечи. С такой умной моськой в мое лицо животные всматривались впервые.

– Кабздец! – подытожил кот мое состояние, обращаясь к деревенским. – Шишка точно будет. Эй, хозяйка, ты сколько пальцев видишь? – помахал он у меня перед носом лапой.

– Ни одного, – ответила я сипло, рассматривая внушительные когти говорящего, чтоб меня, кота.

– А так? – Мужик в меховом тулупе сунул мне под нос не менее внушительный кулак.

– А так очень хорошо вижу, – икнула я. – А можно я уже пойду?

– Да пожалуйста. Только позавтракать бы не мешало, а то тощая больно... – прискорбно оглядела меня староста, шамкая беззубым ртом. – Ну-ка, молодцы, тащите-ка ее в мою избу.

     В моем воображении я сопротивлялась. Цеплялась пальцами за все, что попадалось, оставляла глубокие борозды на снегу и вопила о том, чтобы меня отпустили. Где-то в другом измерении даже вызывала МЧС, ФСБ и скорую помощь, согласная отправиться в клинику для душевнобольных, но в реальности держала хвост пистолетом.

– Я сама, – поднялась я на ноги, отказываясь от сомнительной участи быть куда-то утащенной. Мне и вчерашнего хватило, тогда как слово “потаскуха” в этой деревне приобретало совсем новый и неожиданный смысл.

     Кормили меня как на убой. Тут и пирожки были печеные с разными начинками, и творог домашний, и сметана, и чай из ромашки и еще каких-то неизвестных мне растений.

     Пока я уминала все это добро, свято веря в то, что, пока дают, надо брать, бабушка-староста молчала. Только глаз ее то и дело покручивался, видимо меняя обзор, да на губах расплывалась улыбка умиления. Чувствовала я себя при этом очень голодной внучкой, сосланной в деревню злыми родителями.

– Так что там в замке-то, милая? Неужто котейку нашего испугалась? – дождавшись, когда я отложу ложку, заговорила бабушка.

     Остальные деревенские то и дело сновали перед домом – будто мимо случайно проходили и нет-нет да и заглядывали в окно. Дочка с мужем сидели у печки, что-то там перешептываясь и явно грея уши, а главное облезлое зло – с нами за одним столом. Кошатина уже вторую тарелку сметаны уплетал, удерживая ее, между прочим, в лапах.

     При словах женщины зверь пытливо вперился в меня взглядом – мол, попробуй сказать, что это я всему виной. У него даже усики зашевелились.