Нет, и в молодости не хотела жить отдельно. Никогда и мыслей таких не было. Знаете, как говорят, от добра добра не ищут… Вот-вот… Чего только в семьях не происходит… Женятся, разводятся, детей бедных дёргают, нервы друг другу мотают… Я бухгалтером проработала в институте, так, знаете, чего только в одной нашей бухгалтерии не наслушалась. У одной муж пил, у другой изменял, у третьей ревнивец – постоянного отчёта требовал… Ой, нет… Это не для меня… Вам не холодно ногам-то? А то я носки дам… Да вы не подумайте, новые, мама вяжет, ах да, я говорила уже… А я мёрзну очень… Мама сейчас заварит чай, с травками, она умеет… Я так не могу. Так что, я вот посмотрю-посмотрю, на женщин, что делается-то: та – плачет, та – алиментов никак не добьётся, та – боится копейку потратить, потому что скандал будет дома, да и думаю, как же мне, всё-таки, повезло…
Добрый знак
Подходя к своему дому, Кирилл Аркадьевич очень удивился, заметив возле калитки довольно крупного, коричневого пса. Собака посмотрела на него уставшим, исполненным миролюбивого долготерпения взглядом, будто вот-вот собиралась сказать: «Ну, где же ты так долго ходишь, сколько можно ждать? Открывай скорее…» Кирилл Аркадьевич постоял в нерешительности, огляделся в поисках возможных хозяев и, не заметив никого, кто хотя бы чисто теоретически подходил для такой роли, снова посмотрел на пса:
– Ты кто? – не придумав ничего более оригинального, спросил Кирилл Аркадьевич, – Может, потерялся? – подумал мужчина, разглядывая довольно упитанные бока, лоснящуюся шерсть и кожаный ошейник животного. Всё говорило о том, что пёс явно не бездомный.
Собака тяжело вздохнула и вильнула хвостом. При этом весь вид её и особенно выражение глубоко печальных, добрых глаз, словно говорили:
– Долго мы под забором-то стоять будем? Может, потом поговорим?… Кирилл Аркадьевич пожал плечами, словно отвечая, таким образом, своим мыслям, открыл калитку, а затем и дверь своего холостяцкого жилища:
– Ну, проходи, раз пришёл, – не спеша проговорил он, заглядывая в холодильник, – Вот только с угощением у меня не густо, – Ты уж извини, гостей, сам понимаешь, не ждал. Пёс махнул каштановой, ушастой головой, как будто успокаивал:
– О, какие пустяки, не волнуйся об этом, я тебя ничуть не обеспокою, – и быстро прошёлся по небольшой кухне и двум смежным комнатам. Вернувшись на кухню, пёс уселся на задние лапы, и ласково глядя терракотовым глазом на Кирилла Аркадьевича, чуть не сказал вслух:
– Ну что ж, неплохо, главное, спокойно и тепло… Ты не возражаешь? – почти «спросил» он у хозяина дома, направляясь к его старенькому газовому котлу и укладываясь прямо в цементной, выкрашенной масляной краской, в тон его шерсти, нише под ним. По крайней мере, именно так понял гостя Кирилл Аркадьевич:
– Так ты спать хочешь?! – догадался он. Пёс немного отвернулся и снова тяжело вздохнул, как существо высшего порядка, вынужденное регулярно общаться с непроходимыми болванами:
– Слава богу, приехали! – обречённо отозвалась собака, – А я о чём толкую тебе уже полчаса? Ещё у калитки был же разговор, между прочим…
– Погоди, – спохватился Кирилл Аркадьевич, – там тебе будет неудобно, – он на минуту задумался, затем улыбнулся и сказал:
– Сейчас вернусь, никуда не уходи, – и скрылся в маленькой комнатке.
– Даже если бы очень захотел, то уже не смог, – отчётливо было написано на собачьей физиономии, когда пёс широко зевнул и закрыл глаза.
– Вот, – Кирилл Аркадьевич вернулся в кухню со стареньким, детским одеяльцем. Он расстелил его между АГВ и стеной, ласково гладя рукой: