– Это в каком таком еще роде?
– А вот! Согласно легенде, святой Родарий был гномом… – Я сделал паузу и, дождавшись, пока челюсть гнома начнет возвращаться на прежнее место, закончил фразу: – Полукровкой!
– А-а, вот чего, – с явным облегчением выдохнул Торк. – Я-то уж подумал…
– В точности это неизвестно. Зато ведомо иное – большую часть своей жизни Родарий был вором. Очень удачливым – говорят, что не было в те времена замка, который он бы не сумел открыть.
– Постой-погоди, – вскинул бороду Торк. – Кажется, мне что-то вспоминается. Не этот ли светоч вашей веры обокрал главу бирмингемской гномьей общины?
– Он самый. Так вот, в меньшей части своей жизни Родарий был монахом. Уж не знаю точно, что на него свалилось, какое знамение он увидал – может, и впрямь святой Павел заглянул «на огонек». Или это была шутка какого-нибудь темного эльфа. Но как-то раз хмурым осенним утром наш герой роздал все свое добро приятелям и нищим, а затем отправился в храм каяться в грехах. Свиток с той исповеди до сих пор паломникам показывают, шиллинг с носа за удовольствие – правда, те, кто заплатил, жалуются, что разбирать эти каракули даже с лупой-то сложно, а уж без…
– Ты хочешь попытаться убедить меня, – с нажимом произнес гном, – что я, гном, не смог открыть ключом гномьей работы сделанный моими же сородичами замок лишь потому, что сегодня день этого вашего Родария?!
– Верно. И вообще, сегодня очень неудачный день для тех, кто собрался что-нибудь открывать, вскрывать, взрывать, ну и так далее.
– Неужели?
– Да-да. И единственный способ преодолеть эту напасть – это помолиться святому Родарию. Что я и сделал.
Глаза у Торка сейчас выглядели точь-в-точь как два новеньких пятидолларовика – круглые и блестящие. Я усмехнулся, протянул руку и легонько ткнул пальцем в злосчастную дверь.
Дверь не шелохнулась.
Гарри и Салли
– Слушай, но почему бы нам…
– Заткнись!
Полчаса назад Гарри еще не был уверен, которая из двух выпавших ему кар Господних раздражает его больше: дождь или жалобы партнера. Нытье Салли было делом привычным, а вот дождь… мелкий, холодный, он словно бы и не капал из серых унылых туч, а попросту висел в воздухе, ожидая, пока очередной шальной ветер закинет его под шляпу невезучему путнику. Не ливень стеной, не гроза – так, мелочь, только вот за несколько часов этот паршивый дождик вымочил Гарри до самых костей.
Весна… чтоб ее орки без соли сварили! В прежние-то годы они с Салли сейчас бы чинно-благородно сидели в какой-нибудь гостинице в Луизиане или Алабаме. Спокойно проедали-пропивали-прокуривали зимнюю «шерсть» с доверчивых южан в ожидании, пока настенный календарь – календарь, а не термометр! – подскажет, что летнее тепло перешагнуло линию Мейсона-Диксона и пора открывать сезон охоты на кошельки северных овец и прочих баранов. А все война… загребут под ружье, и доказывай потом святому Петру, что подпадал под «Закон о 20 неграх»[4].
– Слушай, но в самом деле, почему бы…
– Заткнись, я сказал! – рявкнул шулер. – Ты, скулящий мешок дерьма… когда там, на развилке, я сказал, что пора устраиваться на ночлег, кто начал стонать: «Ах, еще ведь светло, ах, еще одна ночь под открытым небом, ох, мои нежные ручки-ножки ее не переживут!» А? Кто причитал? – Гарри попытался сымитировать плаксивый голос напарника… и не без успеха: – «Ну-у пожалуйста, Гарри, давай пройдем еще немного, я уверен, мы обязательно найдем какое-нибудь строение…»
– Гарри, прошу тебя… я устал, я падаю… и дорогу почти не видно…
– Вот как? А хворост для костра ты разглядеть сумеешь, мистер Задохлость? Или, может, у тебя в кармане затаилась ручная саламандра, да еще согласная жрать насквозь мокрые сучья? Или ты даже не соображаешь, что единственная сухая вещь на десять миль вокруг – это моя последняя нераспечатанная колода?!