Не хватало зеркала.

Над раковиной не было зеркала. И в комнате тоже не было зеркала, ни висящего на стене, ни вмонтированного в дверцу шкафа. Даже самого дешевого, в обычной пластиковой рамке…

Я прикоснулась рукой к лицу, с ужасом ожидая, что сейчас пальцы нащупают какие-нибудь страшные шрамы или рубцы, но они не обнаружили ничего, кроме гладкой кожи. Даже прыщей вроде бы нет…

Ладно, наверняка у всего этого есть какие-то причины. Какие-то рациональные объяснения.

Я совершенно не помнила, как оказалась в больнице и что у меня случилось с рукой, и этот факт тревожил меня, хотя и не удивлял.

Если у тебя не все в порядке с головой, и ты знаешь, что у тебя не все в порядке с головой, то, скорее всего, со временем тебе будет становиться только хуже. Будут появляться все новые и новые симптомы.

Ну и что, что раньше у вас провалов в памяти не было? Теперь будут, наслаждайтесь.

Я поправила пижамные штаны и уселась в кресло с ногами. По моему опыту, сюда рано или поздно придет кто-то из медицинского персонала и ничего не прояснит.

Почему-то такие, как они, не очень любят отвечать на вопросы таких, как я. Как будто незнание помогает в терапии. Как будто хоть какая-то определенность может помешать лечению.

Не знаю, почему они так делают.

Я просидела в кресле полчаса, а может быть, год, когда входная дверь наконец-то открылась и в комнату вошла пожилая медсестра в личине милой безобидной старушки, что меня сразу же насторожило.

Обычно ко мне присылают кого покрепче.

– Как ты себя сегодня чувствуешь, милочка? – спросила она, доставая из широкого кармана белого халата планшет с прикрепленным к нему листком бумаги и карандаш.

Я пожала плечами.

– Нормально. Кстати, а где я? – я не стала спрашивать, что у меня с рукой. Перелом, даже сложный и множественный, вряд ли был главной причиной, по которой меня заперли здесь.

Это просто один из симптомов.

– Сначала я задам тебе несколько вопросов, – сказала медсестра. – А потом уже постараюсь ответить на твои. Такова заведенная у нас процедура.

– Ладно, – равнодушно сказала я.

Мне торопиться некуда.

– Ты помнишь, как тебя зовут?

– Разумеется.

Она выжидательно посмотрела на меня.

– И как тебя зовут?

Вряд ли они не знали, кого именно лечат, так что я решила, что это тоже часть заведенной у них процедуры.

– Роберта, – сказала я.

– Отлично, милочка. Не против, если я буду называть тебя Бобби?

– Мне все равно.

– А фамилию ты свою помнишь, Бобби?

– Кэррингтон.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать, – сказала я.

Она сделала пометку на своем листке бумаги. В первый раз.

И засобиралась на выход. Словно узнала уже все, что ей нужно было знать. Сунула карандаш в один карман, планшет – в другой.

– Есть какие-нибудь жалобы? – спросила она. Судя по тому, что она уже убрала письменные принадлежности, ответ на этот вопрос ее не слишком интересовал.

– Сколько я уже здесь? – спросила я. – И где это «здесь» находится?

– Скоро придет доктор, он ответит на все твои вопросы, Бобби.

И она ушла, так и не выполнив свою часть сделки. Ну, той самой, в которой сначала я отвечаю на ее вопросы, а потом – она на мои. Впрочем, я знала, что так будет.

Так всегда бывает.

Наверняка есть какая-нибудь специальная теория, которая объясняет, зачем нужно врать пациентам. Может быть, ее даже где-то преподают.

Зачем она вообще приходила? Уж явно не за тем, чтобы узнать, как меня зовут и сколько мне лет. Что же ее интересовало? Могу ли я разговаривать в принципе? Что именно я помню? Насколько я агрессивна и не попытаюсь ли всадить ее же карандаш ей в глаз?