– А давай! Пожалуй, сегодня мне это нужно, – вдруг ответила она, решительно сунув листы в карман кофра.

 Они распрощались с остальными “парнями”, вышли из холла и сели в припаркованную рядом “Ауди”.

– Поедем на Каубар, недалеко, – предложил Санди, – а то закат пропустим. Небо вроде разъяснилось…

Лера впервые ехала с ним в машине и чувствовала себя слегка взбудоражено до приятного покалывания в животе, словно познакомилась с понравившимся ей мужчиной пару минут назад. Санди поймал какую-то рок-волну и тихонько подпевал.

“Интересно, он знает все песни…” – подумала Лера, глядя на пролетающие за окном поля фермеров и белые облачка дремавших овец. Буря, которая поднялась внутри пару часов назад, будто бы отступила и забылась на время. И хотя дорогой они почти не разговаривали, напряжения не было. Лера с удивлением поймала себя на том, как это здорово – молчать и не ощущать давления повисшей паузы. Просто быть на одной волне. Давно такого с ней не случалось…

Они отъехали совсем недалеко, свернули с главной дороги на частную и остановились почти на краю утеса Каубар, который обнимал Стэйфс с западной стороны. Его край выдавался в море длинной отвесной скалой. Каубар словно бы протягивал руку восточному утесу – Пенни. От этой скалы отходил тот самый волнорез, где любила сидеть Лера. Дальше Каубар обрамлял побережье красивыми изгибами и постепенно уступал территорию громаде Боулби – вершине всего восточного побережья острова.

Санди заглушил двигатель и кивнул на деревянную скамейку, словно специально установленную для таких случаев:

– Посидим?

Что Лере нравилось в сельской Англии, так это то, что в каждом живописном уголке здесь обязательно было подготовлено место, где любой путник мог удобно расположиться и насладиться видами. Они вышли. Ветер стих и стало совсем спокойно. Солнце закатилось за макушку Боулби буквально несколько минут назад, взъерошив ее огненно-оранжевым заревом. Вокруг же небо медленно погружалось в равномерный сиреневый цвет.

Они сели на лавочку, Санди достал из-за пазухи плоскую металлическую фляжку и протянул Лере.

– Что это?

– Терновый джин, твой любимый, – усмехнулся рокер.

Лера недоверчиво покосилась на его руку. Она хорошо помнила, как попробовала настойку впервые после какого-то концерта и как долго кривила лицо, отплевываясь. Джин из терновника был ужасно вяжущий, обжигающий и непривычный на вкус. Она неуверенно взяла фляжку и сделала небольшой глоток. На этот раз напиток показался немного другим. Тепло приятно разлилось в груди, а от вязкого вкуса почему-то захотелось целоваться. Лера быстро облизнула губы и вернула фляжку хозяину, пытаясь отогнать совсем неуместные фантазии.

– Этот домашний, я сам делал, – Санди заметил, что джин пришелся ей по вкусу.

Тепло пробиралось по телу все увереннее, наполняя его ленью и одновременно превращая мысли в тягучую патоку.

– Как хорошо. И никого нет… – вздохнула Лера, глядя, как медленные волны размеренно перебирают оттенки догорающего неба.

– Как никого? Есть же мы… –  Санди с азартом повернулся к Лере, но вдруг замолчал, словно уловил в собственных словах скрытый намек, которого сам порой боялся.

Он давно уже ощущал себя на крючке. Молодая женщина, которая вдруг появилась в его жизни, будила те самые воспоминания молодости. Нет, не будила. Она дымящейся шашкой падала на дно памяти и поднимала оттуда клубами самое дорогое, что было. Концерты, туры, поклонницы, литры выпитого виски, кокс… Журналистки и администраторши, зажатые в гримёрках. И роковые красотки на афтепати, которые, черт возьми, уезжали все же с кем-то другим. Все это возвращалось вихрем, доставляя вяжущее, как этот проклятый джин, удовольствие и нестерпимую боль. Лера не ассоциировалась у него ни с одной женщиной из бурного прошлого. Она сама была этим прошлым, этим вечным разрушительным рок-н-роллом, по которому он тосковал больше всего.