Проем в полметра между домами ныряет в чей-то внутренний двор. Выложенная грубой плиткой дорожка упирается в деревянную дверь с коваными петлями, будто бы ведущую в винный погреб средневекового замка. Огибает ее каменной витой лестницей, цепляется за крышу соседнего дома и выбирается на второй ярус. Дома “растут” на склоне хаотично, напоминая семейку опят, облюбовавших старый пень. Делаешь пару шагов наверх, и вот уже стоишь на крыше одного коттеджа, а с другой стороны на тебя смотрят цокольные окна другого…

Мелкими ручейками секретные ходы бегут по утесу, ныряют и взлетают между каменных стен, и снова сливаются с главной улицей-рекой, превращая Стэйфс в хитрый лабиринт. Лестницы, спуски, арки – идеальное место для игры в казаки-разбойники или приключенческого квеста. Главное, не потерять в закоулках игроков. Хотя в конце концов все дороги выводят к сердцу рыбацкой деревни и английской души – местному пабу “Треска и лосось”.

Но в это утро настроения бродить и теряться у Леры не было. Очень хотелось побыстрее согреть ладони о горячую чашку свежесваренного кофе, взбодриться и стряхнуть наконец наваждение взволновавшего ее странного сна. Уже второго подряд.  Правда, на этот раз послевкусие было… хм… довольно приятным. Но Лера списала это на то, что у нее давно не было близости, и подсознание таким образом, видимо,  решило среагировать на желания тела.

Добежав до паба, Лера, однако, согрелась уже по дороге, да и на солнечной улице оказалось намного теплее, чем в остывшем за ночь доме. По набережной прогуливались несколько человек с фотоаппаратами, но столики возле паба пустовали. Завтраки здесь подавали только во время школьных каникул и праздников, поэтому посетители обычно собирались ближе к полудню, когда кухня начинала принимать заказы. На кофе с утра в основном забегали только местные.

Лера толкнула дверь и вошла внутрь. В “Треске” тоже было пусто. Столики полукругом огибали барную стойку и щетинились ножками деревянных стульев, которые работники еще не успели перевернуть на пол. На другом конце зала кто-то гремел шваброй.

– Один латте, пли-и-из, – пропела она с наигранным вызовом.

Стук швабры тут же прекратился. Из-за барной стойки показался уборщик – взъерошенный молодой парень.

– А, это ты, Валери. Привет! Сейчас сделаю.

Он отставил было швабру, тяжело переводя дыхание, но Лера решительно махнула ему рукой.

– Не суетись. Сегодня день самообслуживания, – она демонстративно брякнула на стойку две монеты и направилась к кофемашине, возле которой уже примостился поднос с белоснежными чашечками.

– Спасибо, любимая! Можешь взять две печеньки вместо одной! – парень сверкнул благодарной улыбкой и вернулся к своей работе.

Лера в пабе считалась почти за свою, поскольку пела по пятницам, заставляя посетителей задержаться подольше и выпить побольше. Но она и сама пыталась всеми силами влиться в эту обособленную экосистему, сосредоточенную вокруг алтаря барной стойки. Тоскующая по родине эмигрантка здесь как будто возвращалась в свою привычную среду. Частенько в конце вечера, когда оставались только завсегдатаи и кухня отмечала смену пинтой, она на какой-то момент даже переставала замечать, что говорит на чужом языке. Будто бы попадала в какую-то вселенную, параллельную московской, где был точно такой же зал, стойка, дерзкий бармен, раздобревший подвыпивший завседай, язвительная официантка… Похожие темы диалогов и мизансцены, только с небольшими нюансами. И вот тогда она чувствовала себя частью не только ресторанной внутрикорпоративной тусовки, но и всей этой английской жизни в целом. Переставала быть чужой.