За что милость? Вероятно, все это было рассчитано на эмиграцию, на некоторую нейтрализацию активного антибольшевизма, короче, на резонанс…

На Западе стали известны и другие слова Савинкова: «Воля народа – закон… Прав или нет мой народ, я только покорный его служитель. Ему служу и ему подчиняюсь. И каждый, кто любит Россию, не может иначе рассуждать». Другими словами: какая борьба с советской властью? Только служение русскому народу!..

Виктор Чернов разразился гневной филиппикой: «“Погарцевавши на Коне бледном, пересел на Коня вороного, а теперь, через ворота тоталитаризма, попал на Коне красном прямо в Москву… Какая сплошная коннозаводская карьера!” – говорят остряки. Да, ирония судьбы. Человек, от которого немного не пахло Апокалипсисом, кончил… – большевистским стойлом».

«Большевистским стойлом» была всего-навсего тюрьма на Лубянке, хотя и комфортного содержания. Там Савинков жил и общался с женой, размышляя о пережитом и о возможном будущем, вел свой тюремный дневник. В нем он фиксировал постоянно происходившие в тюрьме уводы заключенных на расстрелы, выстрелы…

Запись от 24 апреля 1925 года: «…В Париже во мне живет Москва, в Москве – Париж. Я знаю, что для меня главное в Москве: русский язык, кривые переулки, старинные церкви, убожество, нищета и… Музей революции и… Новодевичий монастырь. Но что главное для меня в Париже? Не знаю. Кажется, цветы на каштанах, прозрачные сумерки, февральские оголенные деревья с предчувствием весны, яблони по дороге в St Cloud, туман в Булонском лесу. Во всяком случае, прежде всего в памяти это, и уж потом гробница Наполеона, rue des Martyrs, Pere Lachaise, avenue Kleberet Magdebourg».

26 апреля: «…Почему я думаю именно о Левочке, а не о Рите, не о Тане? Потому что он меньше, т. е. беспомощнее?

Но ведь я не думаю о внуке… Люблю их всех, а думаю только о нем. Потому что похож на меня? Но ведь и Таня похожа…»

Сын Савинкова Лев от брака с Евгенией Зильберберг, поэт, прозаик, жил во Франции, воевал в интербригаде в Испании, во Вторую мировую войну сражался в партизанском отряде Французского сопротивления вместе с русскими. Прожил 75 лет и умер в 1987 году.

И вновь дневник Бориса Савинкова. 4 мая: «Когда парикмахер стриг меня, я поднял клочок волос, – было больше белых, чем черных. Старость…»

Думая о Любови Ефимовне, писал: «…Себя мне не жаль, но жаль ее. Ее молодость проходит со мною в травле, в нищете, потом в тюрьме, потом в том, что есть сейчас… А я так хотел ей счастья».

Любовь была моложе Савинкова на 19 лет. Ее освободили 9 апреля 1925 года.

6 мая: «По совету Сперанского (чекиста из охраны Савинкова. – Ю.Б.) написал Дзержинскому». А далее в дневнике Савинков признавался, что давно «чувствовал неправоту своей борьбы и неправедность своей жизни. Кругом – свиные хари, все эти Милюковы, и я сам – свинья: выгнан из России, обессилен, оплеван… И не с народом, и против него…»

К былой жизни Савинков возвращался постоянно и на Лубянке написал «Рассказы», в которых в сатирических тонах изобразил жизнь русских эмигрантов.

7 мая 1925 года стало последним днем жизни Бориса Савинкова. Утром в камеру к мужу пришла Любовь Ефимовна (кстати, ей шел всего лишь 27-й год). Они болтали обо всем, в том числе и о женских пустяках. На другой день, 8 мая, ей сообщили о самоубийстве Савинкова. Она закричала по-французски: «Это неправда! Этого не может быть! Вы убили его!..» Но ее крик уже ничего не значил: ее любимого Бориса не было в живых, в результате убийства или самоубийства – это не меняло сути. Борис Викторович Савинков погиб в возрасте 46 лет и 4 месяцев.