Он замер в центре комнаты, прислушиваясь. Шаги достигли лестницы. Если Азер поднимется сюда, то удивится, что гость, полностью одетый, стоит посреди темной комнаты. Стивен бросился к кровати и скользнул под покрывало.

Пролежав минут десять, он решил, что угроза миновала и можно раздеться. Закрыл дверь и ставни маленького окошка и присел, уже в пижаме, за письменный стол. Перечитал написанное им чуть раньше: дорога из Лондона, французский поезд, появление на бульваре дю Канж. Здесь были краткие характеристики Азера и его жены, ловко завуалированные, и изложение впечатления, произведенного на него Азером и обоими его детьми. Однако о том, что поразило его пуще всего, не без удивления обнаружил Стивен, он не написал ни слова.

Проснувшись поутру отдохнувшим, с ясной головой, полным интереса к окружающей новизне, Стивен решил не думать о событиях ночи и попросил, чтобы Азер показал ему свою фабрику.

Они покинули фешенебельный бульвар и направились в квартал Сен-Лё, походивший, по мнению Стивена, на средневековую гравюру, – ряды остроконечных домов тянулись над каналами вдоль мощеных булыжником улиц. Бельевые веревки нависали над ними, привязанные к водосточным трубам и вделанным в стены зданий крюкам; оборванные дети играли на мостах в прятки или бегали вдоль железных ограждений, колотя по ним палками. Женщины тащили в ведрах воду, за которой специально приходили в зажиточные кварталы, и несли своим многочисленным отпрыскам – в единственную комнату, дававшую приют всей семье, или – если речь шла о переселенцах из сельской Пикардии, стекавшихся сюда в поисках работы, – в одну из времянок, сооруженных на задних дворах перенаселенных домов. Все здесь полнилось шумом нищеты, производимым уличными сорванцами и их матерями, визгливо выкрикивавшими угрозы и предостережения или сообщавшими знакомым важные новости. Вокруг стоял гомон привычной тесноты, при которой ни у кого нет секретов от соседей; из булочных и лавок доносились громкие голоса; мужчины, толкавшие перед собой тачки или ведшие в поводу запряженных в тележки лошадей, по дюжине раз выкрикивали на каждом углу названия своих товаров.

Азер, проворно лавируя в толпе, вел Стивена под руку, – они перешли по деревянному мосту канал, обогнули грубияна-подростка, яростно поливавшего кого-то отборной бранью, и поднялись по пристроенной к стене большого здания чугунной лестнице, которая привела их в контору на втором этаже, расположенную над фабричным цехом.

– Садитесь. У меня назначен разговор с Меро. Он мой начальник производства и одновременно, в наказание и не знаю уж за какие мои грехи, – глава профсоюза.

Азер указал на кожаное кресло, стоявшее по другую сторону заваленного бумагами стола, а сам спустился по внутренней лестнице в цех, оставив Стивена разглядывать его сквозь стеклянные стены конторы.

Трудились в цехе по преимуществу женщины, сидевшие в дальнем его конце за прядильными станками, хотя были там и мужчины, и мальчики в кожаных кепках, также работавшие за станками или перевозившие в тележках на деревянных колесах пряжу либо рулоны готовой материи. Давно устаревшие прядильные станки издавали размеренный грохот, почти заглушавший крики десятника, краснолицего усача в немного не доходившем до лодыжек сюртуке. В ближнем конце цеха выстроились в несколько рядов швейные машины Зингера, колени управлявших ими рабочих поднимались и опускались, приводя в движение механизм, руки двигались туда-сюда, туда-сюда, словно регулируя напор текущей из огромного крана воды. Стивену, который провел немало часов на таких же предприятиях Англии, здешняя организация работы показалась устаревшей, – примерно так же улицы Сен-Лё представлялись ему принадлежавшими к другому времени, отличному от времени фабричных городов Ланкашира.