Я вернулась и отыскала Клару.

— Что-то не так? — сразу заволновалась та.

— Все хорошо, — уверила я пожилую женщину.

Но на душе скреблись кошки.

… Потребовалось какое-то время, чтобы подогнать одежду по фигуре. Воодушевленные хорошими чаевыми белошвейки очень старались. А чтобы нам не было скучно, трещали без умолку, пересказывая местные сплетни… и не всегда сплетни.

Я устала от впечатлений и слушала девушек краем уха, а вот Клара с удовольствием участвовала в оживленной беседе. Это меня радовало, чувствовалось, что вдова обеспеченного ремесленника была в своем привычном кругу.

Я насторожилась, заметив знак со стороны Клары, и начала прислушиваться.

— … барон Холенц тоже присоединился. А что ему было делать? — рассказывала пожилая рукодельница, не глядя вывязывая кружево из тонкой шелковой нити. — Молодая королева пошла против мачехи Моргаты, великой колдуньи, и обещала хорошую мзду за помощь всем, кто владеет магией. А у барона сынок во все тяжкие пустился. И дочь пропала. Вот и потребовались живые индульгенции. Уж сколько самому барону досталось, не знаю, известно только, что часть их молодая королева выписала на имя Холенца-младшего, баронета Эдгара.

— Живые индульгенции? — ляпнула я.

Клара быстро замяла ситуацию:

— Моя племянница – будущая жрица Драконьего бога, — пояснила она. — В нашем храме не принято раздавать обещания от имени Вечного.

Белошвейки понимающе кивнули. Кажется, они тоже были не в восторге от последних тенденций от основной религии королевства.

Я решила, что больше ни при каких обстоятельствах не буду встревать в разговор. Что такое «индульгенция», я знала, чай не юное поколение, которое искренне полагает, что Наполеон – это торт.

Как выяснилось из беседы, живыми индульгенциями назывались грамоты от имени властвующего монарха с подтверждением главы церкви одной из местных религий, самой многочисленной по количеству прихожан.

Предъявителю живой индульгенции, в отличие от обычной, позволялось не только совершать грехи, но делать абсолютно… все, даже убивать! Все было заранее прощено Церковью и Властью. Ограничение имелось лишь одно: своим поступком владелец священного актива не должен был вредить Короне.

Вот тут все было тонко. Вредить – это как? Убивать подданных, конечно, тоже вред, но смотря какие подданные.

У молодого баронета умелось более ста таких бумаг. Он казнил народ направо и налево, но исключительно простых людей, за которых некому было заступиться. И, поговаривали, даже развил маленький, но прибыльный бизнес: поставлял детей богатым любителям утех с малолетними.

На этом месте мне сделалось очень тревожно. Девочка с голубыми глазами не выходила у меня из головы. Ну, может, то, что из таких вот бесприютных детей в буквальном смысле пьют кровь, она и присочинила (хотя зная местную нежить и не такое примешь за чистую монету), но торговля детьми, организованная всякими мерзавцами без чести и совести – это естественный плод любого гнилого государства.

Меня удивляло, почему белошвейки без страха болтают с незнакомыми людьми и таких вещах. А вдруг мы донесем. Но потом я увидела, что глаза Клары странно мерцают, словно переливаются крошечными грозами, и догадалась: моя спутница применила магию.

— Зачем? — спросила я, когда мы вышли из лавки со свертками под мышкой.

— Так надо, — отмахнулась Клара.

— Они вспомнят, как ты выпытывала подробности, и испугаются. Сдадут нас.

— Они не вспомнят, что именно выболтали.

— Клара, ты страшный человек, — пошутила я, поежившись. — С такой силой… не знаю, что еще от тебя ожидать.