Сэм был не из тех, кто легко поддается панике. Перед лицом трудностей он просто становился более угрюмым и упрямым. Сэм развернулся, преисполненный решимости найти первого встречного взрослого и потребовать у него объяснений. Но к своему удивлению, он увидел, что рядом с ним стоит старая негритянка, словно дожидаясь его. Как ей удалось подойти так близко совершенно неслышно? Быть может, тут не обошлось без магии?

«Давай-ка без глупых суеверий», – строго одернул себя Сэм. Мумбо-юмбо тут ни при чем; это забытый богом Юг, река, похожая на сточную канаву, люди, полностью деградировавшие вследствие отсутствия всяческих контактов с окружающим миром. Ему ничто не угрожает. Негры не нападают на белых, так что бояться нечего.

– Мадам, у меня в кармане новенькая хрустящая десятидолларовая бумажка. Будет ли ее достаточно за крышу над головой на одну ночь и простой ужин? Если, конечно, в этом городе нет гостиницы, а я подозреваю, что здесь на тысячу квадратных миль вокруг нет ни одной гостиницы.

Он протянул негритянке купюру; та жадно схватила ее.

Сэм пошел за старухой.

Дом пожилой негритянки ничем не отличался от остальных, только находился чуть глубже в лесу. Это была еще одна убогая лачуга, низкая, грязная, полуразвалившаяся, крытая рубероидом. В загоне за домом хрюкали и копошились свиньи, на крыльце, а точнее, на паре досок под покосившимся навесом валялась шелудивая собака.

Увидев Сэма, собака зарычала.

Негритянка пнула ее ногой.

– Проклятая псина!

Заскулив, собака убежала прочь. Судя по всему, эта собака не принадлежала негритянке; старуха просто позволяла животному делить с ней кров, а иногда в порыве великодушия вознаграждала за общество костью или миской похлебки.

– Проходите назад. Будете спать вместе с курами.

– Большое спасибо, – поблагодарил негритянку Сэм, пытаясь задобрить ее улыбкой.

Занятие это оказалось бесполезным, поскольку старуха не испытывала к нему никакого сочувствия и думала лишь о том, как с минимальными усилиями отработать полученную десятку.

Пройдя в заднюю часть лачуги, Сэм обнаружил там птичник, отгороженный от остального дворика низкой проволочной сеткой. При виде его к нему устремились, переваливаясь с ноги на ногу, несколько тощих куриц.

– Дом, милый дом, – насмешливо пробормотал Сэм, обращаясь исключительно к собственному чувству юмора.

Все номера гостиницы были заняты, и администратор – оранжевый петух – поднял было шум, но Сэм, чувствуя себя существом на более высокой ступени развития, строго топнул ногой и громко закулдыкал, как делал это на День благодарения, играя со своими детьми. Признав поражение, петух пронзительно закричал и суетливо удалился, шумно хлопая крыльями.

Выбрав себе лучший номер, то есть угол, где солома показалась ему более сухой и чистой, Сэм уселся на землю.

Быстро сгущались сумерки.

Сэм решил, пока еще не стемнело окончательно, составить для своего клиента подробное описание событий прошедшего дня. Он достал из портфеля вечное перо и заправил его чернилами из маленького пузырька. Раскрыв любимую желтую тетрадь, Сэм принялся за работу и вскоре полностью потерял контакт с окружающей действительностью.

Он не услышал, как вошла негритянка.

– Вот, – наконец заговорила она. – Я принесла поесть.

– Что? Ах да, конечно.

Негритянка принесла оловянную миску – свой лучший фарфор – с дымящимися белыми бобами, политыми каким-то соусом, и ломтем домашнего хлеба. В другой руке у нее была кружка горячего кофе и столовые принадлежности, оказавшиеся чистыми и даже блестящими.

– Благодарю вас, мадам, – сказал Сэм. – Вижу, у вас дома хозяйство налажено по высшему классу.