Какие пути привели этого космополита в Леверкузен? До этого момента Хьюз не отдавал себе даже отчета в том, что Мебиус был немцем. Но что ему было о нем известно?

Он открыл дверь. Раздался хор негодующих голосов.

– Извините, – сказал он, – вы выбрали для меня шотландский костюм. Я очень извиняюсь, но сейчас не хотел бы переодеваться в британца, когда…

– Ну что вы говорите, это ведь игра, мы просим скорее переодеться, ведь другого нет, это идеально, – кричала одна, перебивая другую, а жена советника подтолкнула его большой, унизанной перстнями ладонью:

– Ну не привередничайте, очень прошу, – и закрыла дверь у него перед носом.

Они считали, что это каприз. Взволнованный, взбешенный, Хьюз минуту постоял за дверями. Подошел к окну – оно было слишком маленьким, чтобы можно было сквозь него протиснуться. Что делать? Он посмотрел на свой костюм, лежавший на диване. В коридоре его сторожили три глупые бабы. Какой-то злой, нервный смех сотряс его. В конце концов, доктора может не быть на этом маскараде. Откуда ж ему взяться? Он посмотрел на часы. Еще полчаса до того времени, когда прибудет машина. Он сел и стал переодеваться. Когда закончил подвертывание высоких носков, постучали: это была маркиза.

– Ну вы и копаетесь, – сказала она.

– Отлично, – взвизгнула испанка, вошедшая вслед за ней в комнату.

– Сейчас, сейчас. – Жена советника покопалась в сумочке и достала маленькие светлые усики, при виде которых Хьюз вздрогнул.

Его подвели к зеркалу. Протесты их только рассмешили, нашлась бутылочка клея, и через минуту жена советника прилепила ему под носом пучок светлых волос.

– Еще минутку, – воскликнула она, когда он хотел встать.

Достала из сумочки серебряный цилиндрик, из которого выдвинулась розовая блестящая помада, и разрисовала лицо Хьюза пятнышками, похожими на веснушки.

Женщины взорвались смехом, когда рядом с выходящими показался советник.

– Узнаешь?

– Какой-то шотландец, да, совершенно не похож на Зейдлица?

Открылись большие резные двери, хлынули свет и музыка. В глубине двигалась фантастически цветная толпа, которая расступалась и сходилась, кружась в такт музыке. Маркиза легко оперлась на руку лейтенанта, и они двинулись, вовлеченные в круг танцующих.

Музыка звучала все громче. Отовсюду доносились смех, крики, визг, а сверху, из укрытой в тени черной панели галереи, постоянно сыпались приятно пахнущие ленты серпантина и конфетти, разлетаясь над головами танцоров тысячами золотых, малиновых и белых искр. Ноги заплетались в длинных цветных полосках бумаги. Из горячей толчеи вырывались лица, то полуприкрытые черной маской, то скрытые за ниспадающей вуалью, то запертые, как фруктовая косточка, в серебряных рыцарских шлемах. Какой-то бравый мексиканец в огромном сомбреро с лязгающим при ходьбе театральным «кольтом» наскочил на них, так что они едва увернулись. В другом зале, двери которого были открыты, неожиданно воцарился пурпурный полумрак, оттуда плыла медленная, переливающаяся мелодия танго.

– Я устала, – шепнула маркиза.

В ее огромных глазах дрожали капельки света. Она сильно оперлась на плечо Хьюза, который пробирался к стене в круговороте танцующих. Оттуда, постоянно толкаемые людьми в масках, они прошли во второй зал. В его стенах, украшенных сверкающим кафелем и толстыми стружками металла, находились глубокие узкие ложи, отделенные друг от друга бархатными стенками. Они уселись, и в тот же момент в узком проходе показался смуглый официант в белой манишке. Он склонился в поклоне. В глубине мелькали тени танцующих. Невидимый оркестр на минуту умолк, и рефлектор, водивший все это время красным лучом у них над головами, вдруг вспыхнул ярко-зеленым светом. Посветлело. Маркиза что-то заказала, официант засуетился, и над головой лейтенанта загорелась розовая лампочка.