Тёма оглянулся на бабушку. Та смотрела на него с ужасом.

– Ты сама виновата! – быстро сказал Тёма. – Ты мне под руку крикнула!

Но бабушка его не слушала. Обеими руками схватившись за голову, она раскачивалась из стороны в сторону, повторяя:

– Бож-же мой, Бож-же мой, что-то будет, что-то будет!..

А на её лице было написано такое отчаяние, что Тёма действительно испугался. Он попытался закрыть крышку, но не смог даже сдвинуть её с места. Повис на ней, стал дёргать, колотить по ней лыжной палкой, но крышка не двигалась. Тогда он опустился на угол открытого сундука и снова запричитал, на этот раз серьёзно:

– Какой же я несчастный, невезучий и кругом виноватый! И никто никогда меня не простит, мама меня совсем не любит, да и папа только иногда. И зря я на самом деле не поразил себя кинжалом…

Он поднял полные слёз глаза на бабушкин портрет – и замер с открытым ртом: бабушки на фотографии не было. Осталось только пустое кресло с вязанием на подлокотнике.

Если бы он был сейчас в кабинете, то заметил бы, что в шкафу, который стоял прямо под полкой, где только что висел ключ, медленно уползала в глубину большая старинная книга с потёртым кожаным корешком, словно кто-то невидимый тащил её сквозь стену.

На портрете снова появилась бабушка, теперь с этой книгой в руках. Она уселась в кресло, надела очки и строгим голосом, каким телевизионные дикторы сообщают о страшных новостях, прочла:

– «И ключ сей цельного хрусталя тайного состава. Так, если по злому умышлению или нерадению разбит или равно в части своей повреждён будет, то так же разобьётся либо повредится сей ключ во всех прошлых временах, и в тот же день до захода солнца надлежит сыскать мастера и сотворить наново такой же. А не успеть – падут большие беды и несчётные обиды и несчастия на все поколения».

Захлопнув книгу, бабушка встала с кресла и снова ушла.

Тёма заволновался. Он подбежал ближе к портрету и закричал:

– А где я тебе этого мастера сыщу?

– Не знаю, – ответила невидимая бабушка из глубины картины.

Тёма стал подпрыгивать, стараясь заглянуть за раму:

– Если ты не знаешь, то кто знает? Менделеев? Гей-Люссак?[2]

Бабушка снова появилась на портрете и сурово сказала, что может знать Марья Владимировна, её, бабы Маруси, бабушка.

– Твоя бабушка? Так она же умерла тысячу лет назад, ещё при динозаврах! – заволновался Тёма.

Но бабушка, не слушая его, продолжала:

– Ты её найдёшь, – она показала Тёме старинный выцветший дагерротип[3], на котором еле различался силуэт дамы в платье с фижмами и пышными рукавами.

– На руке у неё обязательно будет тонкой работы серебряное колечко: как будто две птичьи лапки держат большой, красивой огранки изумруд. Она тебе укажет, где взять мастера. Она хорошая, нас с братом очень любила.

Тёма только собрался что-то спросить, как бабушка неожиданно закричала:

– Немедленно полезай в сундук!

Тёма попятился и, не спуская глаз с бабушки, залез в сундук.

– Ищи там часы!

Тёма нашарил на дне сундука латунные карманные часы. Когда он взял их в руки, они тотчас засветились, на них появилось стекло, а вокруг циферблата побежали и обвили его венком золотые лавровые листья. А в самом сундуке загорелся свет, и вместо дна увидел Тёма круто уходящую вниз лестницу.

Бабушка продолжила тем же строгим тоном:

– Ничего не бойся. Иди вниз, а в самом конце коридора разбегись, подпрыгни и на лету переведи стрелку на одно деление назад. Только не забудь, что вернуться ты должен до захода солнца. Обязательно до захода солнца!

Тёма попытался что-то возразить, но бабушка закричала на него, торопя. Тёма неуверенно повернулся к лестнице и начал спускаться.