– Уже взяла, – вдруг улыбнулась Ольга и всем телом потянулась к нему.

Он наконец-то увидел ее разбитый в кровь кулак, крепко сжал и поднес к лицу.

– Ты поранилась, кара?

– Ничего. – Ей вдруг стало стыдно за разыгравшуюся сцену.

«Веду себя как полоумная девчонка, а Марк ни в чем не виноват…»

– Что произошло?

– Я не знаю… Я искала тебя. И потом мне показалось, что кто-то все время следит за мной.

– Что ты, кара! Ну кто за тобой может следить?

– Не знаю… Просто мне стало страшно, а ты не отзывался…

– Ну, успокойся. – Марк обнял ее непроизвольно вздрагивающие плечи. – Твой муж с тобой и никогда не даст тебя в обиду.

– Да-да, конечно.

– Выкинь все из головы. Ты немножко выпила, и потом – столько впечатлений… Я понимаю, у кого угодно голова кругом пойдет.

– Давай вернемся к себе. Я не хочу здесь больше оставаться.

Она действительно не хотела здесь оставаться, Марк видел это: все тело жены била мелкая дрожь.

– Никогда больше сюда не приду.

– Хорошо. – Лучше во всем сейчас с ней соглашаться.

– И ты тоже. Не ходи.

– Не буду.

– Это очень странное место, я чувствую… Эти скульптуры – они как будто живые изнутри. Как будто подсматривают за нами.

– У тебя разыгралось воображение.

– Если бы!

– Впрочем, так и должно быть. – Он улыбнулся и осторожно коснулся губами ссадины на руке Ольги. – У переводчиков с испанского должно быть отменное воображение, ты не находишь?

Кажется, Марку удалось разрядить обстановку: Ольга улыбнулась, чуть застенчиво, – именно эту улыбку он любил в своей жене больше всего.

– Ты чертовски хороша, – прошептал Марк. – Пойдем домой. И закажем чего-нибудь выпить. Кофе, да?

– И немного коньяку. – Ольга полностью оправилась, недавние страхи показались ей смешными, но оставаться здесь все равно не хотелось.

– Хорошо. Немного коньяку и немного любви. Если ты, конечно, не возражаешь.

– Как я могу возражать, милый?..

…До чего же она хороша.

Женщина, которую я ждал. Я ждал именно ее, и она приехала.

Теперь моя коллекция будет полной.

Мне не терпится увидеть выражение ужаса на этом личике. Ужас так идет молодым женщинам, он делает их губы неотразимо-готовыми к последнему поцелую. Он заставляет блестеть глаза. Закованная в лед, она будет еще более прекрасна, чем в жизни. Нужно только выбрать подходящий момент, разлучить ее со спутниками: все должно выглядеть естественным. Она не должна бояться меня. Никто не должен бояться художника, хотя бы потому, что только художник способен подарить бессмертие.

Разве не об этом все мечтают?

Она, наверное, тоже мечтает об этом.

Проклятая астигматичка не дает мне покоя. Она не может смириться с потерей своего драгоценного Кирилла. Иногда меня так и подмывает показать ей, во что он превратился. Может быть, ей понравится. Может быть, она захочет остаться с ним. Это не входит в мои планы, но все же…

Она должна уехать. Почти слепые видят то, чего не могут разглядеть все остальные. Это беспокоит меня. Она бесполезная свидетельница, но все же свидетельница. Это плохо. К тому же дурак Вася обнаружил то, чего не должен был обнаружить.

И это тоже плохо. Две оплошности подряд – нужно быть осторожнее. Пока мне удалось справиться с ситуацией. Для этого достаточно было воспользоваться его «Ундервудом». «Ундервуд» придумает новый финал его жизни. А настоящий уже не будет никого интересовать. Когда я заговорил с ним, несчастный Василий даже не знал, чем закончится наш разговор. Настрочить столько детективов и не знать, чем обычно заканчивается разговор с убийцей, – непростительная ошибка с его стороны.