Тимофей Иванович даже поперхнулся от такой немыслимой красоты, которая сама плыла ему в руки, точнее… тут даже сердце дало сбой от размышления, куда плыла этакая красота в страшно обтягивающих джинсах. Тимофей Иванович решительно шагнул навстречу своему счастью и обхватил на ходу всю эту доставшуюся ему красоту за талию.

Зоенька решила исправить всё же свою вчерашнюю резкость с Тимофеем Ивановичем, и пошла в магазин, чтобы приготовить изысканный ужин и сгладить так некстати возникшую размолвку. На следующей неделе они же были званы в гости к её подруге Сталине Ильиничне. А уж Сталина не преминет воспользоваться и указать Зоеньке на проблемы в её супружестве. А это было совсем ни к чему, потому что Зоенька в прошлый приход подруги к ним в гости указала подруге на то же самое.

Зоенька планировала, как она сейчас зажарит к приходу Тимофея Ивановича курицу и даже, наверное, сама нальёт ему небольшую стопочку, чтобы совсем загладить трещину в отношениях, как увидела своего мужа впереди себя, спешащего к дому. Она совсем раскаялась в своём вчерашнем поведении, представляя, какие муки совести испытывает её Тимоша, что ускорила шаг, но сумки с продуктами были очень тяжёлые.

И зачем только она набрала столько огурцов для посолки? И варикозные ноги ломило от напряжения. Уже совсем было она решила окликнуть Тимофея Ивановича, обрадовать неожиданной встречей, а заодно перегрузить на него сумки с продуктами, как увидела то, что совершенно сбило её с толку и остановило крик прямо гдето на выходе. Зоенька закашлялась и впервые в жизни встала в нерешительности.

Она увидела, как Тимофей Иванович засмотрелся на проходящую мимо размалёванную потаскуху, простотаки свернул шею, пуская слюни, смотрел на её кровавокрасные губы, на груди, бесстыдно вываливающиеся из безобразно глубокого разреза блузки, и обтянутую задницу. Потом немного замешкался и с блаженной улыбкой схватил её поперёк туловища.

Потаскуха истошно заорала от неожиданности и стала бить Тимофея Ивановича маленькой сумочкой по лысине. Она истошно визжала:

– Извращенец! – и выдиралась из объятий Тимофея Ивановича.

Уж в чёмчём, но в этом Зоенька с этой потаскухой была солидарна. Она бросила сумки с продуктами, подбежала на подгибающихся ногах к мужу и стала бить его по лысине дерматиновой сумкой, визжа:

– Извращенец!

Потаскуха наконец вырвалась из объятий ошалевшего Тимофея Ивановича, обняла оторопевшую Зоеньку, припав к её обширной груди, и проникновенно сказала:

– Спасибо, женщина! Вы меня спасли от извращенца! Мы, женщины, должны помогать друг другу!

Зоенька обиделась на потаскуху за извращенца и стукнула её дерматиновой сумкой по голове. У сумки оторвалась одна ручка, видимо она не была предназначена для таких активных боевых действий, и она только смазанно прошлась по щеке потаскухи. Размазала её потаскушную кровавокрасную помаду и аспидночёрную тушь. Но для морального удовлетворения Зоеньки и этого было достаточно.

Потаскуха завизжала пронзительно и обиженно:

– Извращенцы! – и, уворачиваясь от дерматиновой боевой сумки, постыдно бежала.

Зоенька зло сжала зубы, всучила пыльные пакеты с продуктами избитому двумя сумочками Тимофею Ивановичу и ткнула его в спину кулаком, коротко скомандовав:

– Домой!

Дома она мстительно исполосовала светлые, прокисшие в тазике с мыльным раствором брюки, о чём пожалела сразу же. Денег купить новые не было. Готовить изысканный ужин она тоже не стала из мстительных побуждений, и оставила избитого Тимофея Ивановича голодным.

Утром Тимофей Иванович не смог встать с постели. На нервной почве от всех перенесённых им унижений и потрясений он заболел. Поднялась температура, глаза покраснели и слезились. И вид он имел довольно жалкий. Зоенька вызвала врача, но ходила с поджатыми губами. Тимофей Иванович смиренно сносил всё это. Проболел две недели. В гости они не пошли по уважительной причине.