Сочельник года 1444 от Рождества Христова всё-таки наступил. Все-таки, потому что многие в начале года предрекали очередной конец света, связывая троекратно повторяющуюся четверку с пришествием четырех всадников Апокалипсиса. Но конец света так и не случился.

Городок Шлеттштадт находился на западной окраине Священной Римской Империи, на границе Швабии и Лотарингии. Герцог Швабии Фридрих II Одноглазый, еще триста лет назад даровал Шлеттштадту статус свободного города. По договоренности с Рудольфом I, королём Германии, вокруг города построили стену. Кому и зачем нападать на городок, никто не знал, но если построить стену, проходящее рядом войско обязательно обратит на неё внимание. Ведь, если есть стена, значит, есть что за ней прятать, и есть для чего применить осадные орудия. Тогда город точно попадет в историю. Поэтому решили строить. Тем более, что деньги уже были выделены и частично разворованы. То ли вследствие этого самого воровства, то ли потому что король Рудольф в последний момент пожалел отдаваемых земель и слишком скупо очертил границу запертой за стеной свободы, но охватить такую большую территорию, какую в свое время забрала за свои стены Флоренция, вольному городу не удалось. Не было здесь ни просторных садов и парков, ни обширных площадей, дома теснились один к другому, вырастая в вышину и почти уже соперничая по высоте с куполом Церкви Святого Георга, в которой всю ночь шла праздничная служба. А на утро наступил главный день года – Рождество Христово.

Погода в Шлеттштадте и окрестностях стояла тихая, безветренная. Падал редкий снег. Вообще, в этом году зима особо снегом не баловала, лишая ребятишек всех сословий бесплатных забав катания с горки, лепки из снега всяческих фигур и битвы в снежки. У крестьян, без снежного покрова на полях, могли померзнуть посадки. Хотя и мороза особого еще не было.

Генрих Крамер, паренёк, ещё не доросший до звания «молодой человек», сын местного менялы Отто Крамера, кутаясь в короткий овчинный кожушок, шёл по узкой улице в сторону площади перед ратушей. Улица была настолько узкой, что на ней с трудом разминулось бы три человека. Был праздничный день, народу на улицу вышло много, но скорости продвижения это никак не мешало. Во-первых, Генрих был весьма тщедушен и ростом не очень высок, во-вторых, все двигались в том же направлении, стремясь поглазеть на разыгрываемые праздничные представления.

На площади было людно. Приезжие актёры ставили ширму для кукольного театра. Местные мастеровые, заручившись одобрением городского совета, соорудили по периметру палатки и наскоро сколоченные из неструганых досок прилавки, покрытые полотном и украшенные цветными лентами. Продавались игрушки. Были даже такие, которые управлялись деревянными рычажками и верёвочками. Они двигались как живые, вызывая восторг у детворы и взрослых. После говений рождественского поста горожанам предлагались разнообразные угощения. Здесь были булочки, пирожки, вафли, политые сиропом, печёные в меду фрукты. Была одна палатка из дорогой крашеной ткани, где для особо состоятельных горожан продавали сладости, привезённые с востока: цукаты, лукум, пахлаву, халву и много того мысль о котором непроизвольно вызывает слюноотделение у любого европейского ребенка.

Отец друга Генриха, Жака, пекарь Жан Пьер Бодуан, держал лавку не где-нибудь, а в самом центре города, на улице святой Варвары Илипольской. Он специально к Рождеству придумал новый десерт: трубочки из теста набивал творогом, смешанным с фруктовым сиропом, и клал на лед. Несмотря на зиму, холодный десерт очень понравился горожанам. Трубочки так задорно хрустели на зубах, а сочетание холода и сладости вполне соответствовало духу Рождества.