Быстро закончив с завтраком, мальчик направился к двери, когда его взгляд уловил какое-то движение на одной из старых пожелтевших фотографий, висевших над камином. Там по одной из рамок бежала по своим делам божья коровка. Роби подошел и подставил насекомому палец, чтобы отнести его на волю, но зацепился взглядом за собственное изображение на фото – таким маленьким он себя почти не помнил. На других снимках весело улыбались совсем молодой дед и счастливые мужчина и женщина – Элори и Брис. Мама и папа. Сердце Роби стучало сильнее всякий раз, когда он подходил к этому фото слишком близко. Вот и сейчас, закрыв глаза, Роби попытался вспомнить о родителях хоть что-то, но, как всегда, ничего не вспомнил. Вздохнув, он смахнул божью коровку в ладонь и вышел во двор навстречу веселой песенке, которую дед любил напевать за работой.

Начинался новый день, один из многих. Стоя на крыльце и глядя, как божья коровка расправляет крылышки, Роби не мог даже предположить, что сегодня его жизнь изменится навсегда.

Мир, в котором Роби провел тринадцать лет своей жизни, был небольшим и уютным. В центре этого мира на светлой просторной поляне стоял двухэтажный домик, который можно обогнуть за пару минут – с черепичной крышей и стенами, сложенными из камней, крепких и больших. Вдоль стен росли яркие цветы, за которыми дед ухаживал особенно тщательно. С каждой стороны дома было по окну. Одно из них выходило прямиком в лес, а единственная дверь вела на поляну. Роби не знал, сколько лет этому дому, но слышал, что когда-то здесь родился дед Оберон, и его дочь Элори, мама Роби. А потом и он сам.

Поляна была защищена высоким бревенчатым забором толщиной практически в метр, с двумя прожекторами на противоположных углах, включавшимися по ночам для защиты от разных существ, механических и живых, и проволокой, пропускающей электричество, что тянулась по его верхнему краю. Высокое напряжение вызывало замыкание у лесных роботов, которые, скорее всего из любопытства, время от времени пытались проникнуть на поляну через забор, а прожекторы, освещая пространство, помогали сторожевому петуху Арнольду ловить различных мелких животных, у которых получалось как-то миновать ограду.

На противоположном конце поляны располагалась мастерская, где Роби с дедом Обероном хранили полезные находки, добытые во время вылазок в лес, и ремонтировали довоенные механизмы или придумывали и собирали с нуля полезные в хозяйстве устройства, используя части старых механизмов или же – если их не хватало – найденные в лесу.

Посередине поляны был вырыт небольшой колодец, накрытый дощатой крышкой с люком для спуска ведра. Справа от колодца находился курятник с большой дверью, закрытой на внушительный металлический замок. Возле курятника стоял дед Оберон, одетый в серую рубашку, запачканную землей, длинные мешковатые штаны, заправленные в шерстяные носки и специальные резиновые ботиночки – Роби знал, что в древности их называли «галоши». Седые, до плеч, волосы деда поблескивали на солнце, а кудрявую бороду он собрал в хвостик.

Как обычно, притопывая ногой, дед напевал веселую песню, время от времени прерываясь, чтобы сказать «цып – цып – цып!», бросая на землю горсти крупы из ветхого мешочка.

Сколько Роби помнил себя, он никогда не видел деда Оберона грустным. Когда мальчик просыпался, тот, бодрый и веселый, уже занимался обычной повседневной работой – прибирался в доме, собирал что-то в мастерской или хозяйничал во дворе.

Как и всегда, в то утро вокруг деда бегали три курочки и жадно собирали все, что он раскидывал. Самую крупную звали Марта. Она была единственной обладательницей подключенного к ее спине очень редкого и старинного прибора – яйцесчета, из-за которого Роби и дед здорово поспорили когда-то. Оберон нашел механизм в лесу, починил и захотел настроить так, чтобы яйцесчет проводил анализ окружающей среды, советовал, какие зерна лучше клевать в это время года, подбирал для курицы пару во время брачного периода и следил за режимом ее дня. В общем, выполнял множество функций, кроме основной – указания точного времени, когда курица снесет яйцо.