Ничего не отвечаю – трудно говорить, да и нечего.

– Это правда – я во всем виновата… – жалобно произносит она. – Мы здесь из-за меня…

– Уже всё равно, – хрипло отвечаю я.

Откашливаюсь, но тело от каждого глубокого вдоха разносит всё сильнее. И еще мой голос… он какой-то пустой, охрипший. Говорю не я, а какой-то старик, легкие которого разъедает раковая опухоль или смертельные язвы.

Аня утирает слезы. Я не вижу её глаз, но уверен, что она смотрит прямо на меня. Разглядывает в вечернем полумраке мое тело – полуживое, искалеченное.

Не помню, как это случилось, но меня снова одолел сон. Очнулся, когда на улице уже светало. Засохшая кровь слепила губы, веки стали еще тяжелее. Спина ноет, но боль уже не такая страшная. Возможно, потому что раны немного подсохли.

Прислонившись спиной к стене, Аня внимательно наблюдает за мной и я точно не нахожу в её глазах сопереживания.

– Пить! – с трудом проговариваю я.

– Там, – тихо отвечает Аня и указывает на пластиковую бутылку около моей подушки.

Действительно, наполнена водой. Схватив её, жадно выпиваю всё без остатка. Жидкость не первой свежести, теплая, но мне плевать.

– А это что?

На полу в метре от матраса стоит железная миска. Её содержимое остается для меня загадкой. Чтобы увидеть, нужно встать, а это для меня непозволительная роскошь.

– Суп, – отвечает Аня. – Она сказала, чтобы ты обязательно поел после того, как очнешься. Чтобы мы оба поели.

С трудом сажусь, подмяв под себя ноги и молча гляжу в точку на потолке.

– Я не представляю, как ты выдержал всё это, – со слезами на глазах произносит Аня.

Заставляю себя подняться и, повернувшись к ней спиной, расстегиваю рубашку.

– Что там?

Аня плачет сильнее, громко всхлипывает.

– Что там, Аня?

– Рассечено всё, – не сразу отвечает она. – На порезы похоже.

Я оглядываю самого себя насколько могу. На левой ноге сзади от колена до пятки растянулась ярко-красная полоска как от ожога, края её вздулись и посинели. Уже успела немного подсохнуть и покрыться прозрачной кровяной коростой. Такие же раны я нашел на плече, ягодицах и пояснице. Но сильнее всего болела спина. С неё будто содрали кожу лоскутами.

– На спине также как тут? – спрашиваю я, демонстрируя Ане побитое плечо.

– Да, – отвечает она и снова начинает реветь. – Господи… Мне так жаль…

– Почему нас до сих пор не нашли? – спрашиваю я, застегивая рубашку.

– А ты уверен, что нас ищут?

– Я уже ни в чем не уверен, но я надеюсь, что это так – нас ищут и скоро найдут.

Вспоминаю обрывки фраз из нашего с Аней разговора. Полина, ребенок, измена… Не слишком ли много для одного вечера? Понимаю сполна теперь выражение «беда не приходит одна» – меня просто завалило этими бедами. Так завалило, что света белого не видать.

А где-то кому-то сейчас так хорошо…

Представляю солнечные берега Иссык-Куля и веселые лица друзей, слышу музыку и смех. Душу наполняют свобода и праздник, безнадежно мной упущенные.

Аня права. Возможно, нас еще и не начали искать, так что не стоит сидеть тут и ждать, пока за нами придут – родные, друзья, полиция, спасатели. Всё зашло слишком далеко и если хочется жить, нужно самим что-то организовывать.

Эти психи всё спланировали, подготовились. Наверняка и машину мою отогнали, спрятали. Сомневаюсь, что этот дикарь умеет водить, но кто его знает? От этих психов всё можно ожидать. И удивляться чему либо уже не стоит.

Но ведь у нее спущены колеса…

И что?

Где же наша машина? Где она?

Какая нахер разница – оставили или отогнали? На ваше положение это никак не влияет.

Подхожу к миске.

В остывшем бульоне, покрытом тонким слоем жира, плавают макароны и несколько кусочков картошки.