– Я уверена, что это совершенно безопасно.

Все с ней согласились и, сопровождаемые ужасным топотом (который стал ещё громче, когда вся толпа вывалилась на мощёный двор), вернулись в дом.

Невидимки принимали гостей по-царски. Было забавно видеть, как появляются на столе тарелки и блюда, которые как будто никто и не приносил. Было бы ещё забавнее, если бы они двигались на таком расстоянии от пола, словно их несут невидимые руки, но тарелки передвигались по длинному обеденному залу прыжками. Блюдо то взлетало до пятнадцати футов над полом, затем вдруг опускалось и останавливалось на уровне трёх футов, и если в нём было что-то жидкое, результат оказывался плачевным.

– Вот интересно, – шепнул Юстас Эдмунду, – эти невидимки люди, или что-то вроде огромных кузнечиков, или гигантские лягушки, как ты думаешь?

– Вряд ли люди, – сказал Эдмунд. – Только не делись этими соображениями с Люси: она не слишком жалует насекомых, особенно больших.

Трапеза могла быть куда приятнее, если бы не полное отсутствие какого-либо порядка и не беседа, состоявшая из одних поддакиваний. Эти невидимки только и делали, что всё одобряли. Бóльшая часть их реплик была из тех, с чем нельзя не согласиться: «Я всегда говорю: если человек голодный, неплохо бы ему что-нибудь съесть», – или: «Становится темно – значит, ночь наступает», – или даже: «А, ты переходил через реку. Вода ужасно мокрая, правда?» А Люси, не в силах удержаться, всё поглядывала на зияющий тёмный вход и начало лестницы – с её места это было видно – и раздумывала, что увидит, когда на следующее утро поднимется по ступенькам. Угощение, однако, было выше всяческих похвал: грибной суп, варёная курица, горячий окорок, крыжовник, красная смородина, сливки, молоко, творог и мёд, который не едят, а пьют. Мёд всем понравился, а Юстас так много выпил, что потом жалел.

Люси проснулась на следующее утро с таким чувством, будто ей предстоял экзамен или визит к стоматологу. Утро выдалось чудесное: пчёлы с жужжанием влетали и вылетали в открытое окно, а от вида подстриженных лужаек так тепло становилось на душе, будто ты в Англии. Поднявшись и одевшись, Люси постаралась за завтраком вести себя как обычно. Потом, выслушав указания предводителя невидимок относительно того, что ей предстоит сделать наверху, она попрощалась со всеми, молча подошла к лестнице и стала, не оглядываясь, подниматься по ступенькам.

Хорошо, что совсем светло. На площадке после первого пролёта лестницы прямо перед ней оказалось окно. Поднимаясь по лестнице, Люси слышала, как тикают большие напольные часы в комнате внизу. Затем, пройдя площадку, она повернула налево, на следующий пролёт, и тиканья часов здесь уже не было слышно.

Добравшись до самого верха лестницы, Люси увидела длинный широкий коридор, украшенный резными панелями, в дальнем конце которого светилось окно, а на полу лежал ковёр. Слева и справа виднелись открытые двери. Люси замерла. Было так тихо, что не слышалось ни писка мыши, ни жужжания пчелы, ни шуршания шторы – ничего, кроме биения её собственного сердца.

«Последняя дверь слева», – сказала она себе. Жаль, что последняя. Чтобы добраться до неё, предстояло пройти мимо множества комнат, и в любой из них мог находиться волшебник: спящий, бодрствующий, невидимый или даже мёртвый, – но об этом не стоит думать.

«Пока бояться нечего», – сказала себе Люси и пошла вперёд. Толстый ковёр заглушал шаги. И в самом деле, в залитом солнечным светом коридоре было очень тихо – возможно, даже слишком. Лучше бы здесь не было странных знаков алой краской на дверях – извилистые переплетённые линии, которые определённо что-то значили, и явно не очень хорошее. Лучше бы на стенах не висели маски. Они не были страшными – или не казались такими уж страшными, – но пустые глазницы выглядели подозрительно, и если позволить себе, то легко можно было вообразить, что они начнут корчить рожи, как только ты повернёшься к ним спиной.