Я продолжил разговор о г-не Лайте и спросил ее, не приходила ли ей в голову идея, что я могу оставить мою жену. Она сказала, что видела мою жену и что они похожи, только жена моя – более собранная женщина. Мы подходим друг другу, и она не думает, что мы можем разойтись. Жена г-на Лайта, однако, женщина совершенно другого типа, толстая и неинтеллигентная, так что Джинни для него действительно была кем-то иным.

Я заметил, что сегодня я говорю много необычного. Она поинтересовалась, от души ли это или я просто испытываю ее? Я сказал ей правду – сегодня я высказываюсь гораздо более искренне, чем обычно это делаю. Я мог сказать первое, что приходило мне в голову; например, спросить, встраиваюсь ли я в ее сексуальную жизнь; что она думает обо мне и моей жене, так как я считаю, что теперь она гораздо более открыта, восприимчива и не боится смотреть на меня. (Сегодня мы действительно смотрим друг на друга гораздо чаще, чем раньше.)

В ходе занятия она продекламировала несколько строчек из своих стихов, в частности из сатирической поэмы, написанной в ответ на выступление одной феминистки. Мне особенно понравились некоторые разумные фразы, например «Хотите ль вы, чтоб мы ходили с открытыми грудями?» Но затем она стала корить себя за то, что написала эти строчки, называя их мелкими и фривольными. Я спросил ее, нет ли термина получше, и тогда она употребила термины «ироничные» и «остроумные». Ирония дается ей тяжело. Для нее почти невозможно выразить чувство несогласия или гнева без последующего самобичевания. Она считает, что не имеет права на критику. Фактически она отрицает какие-либо свои права вообще. По большому счету, она все еще ощущает себя маленькой девочкой, постоянно сдерживает свой гнев по тому или иному поводу.

Она ушла с занятия, думаю, немного разочарованной, ведь ее нереально высокие ожидания не оправдались. К концу часа я стал ощущать нарастание какого-то иного чувства. Моя интуиция подсказывает, что оптимизм притухнет и она придет в уныние, когда осознает нереальность части своих чувств ко мне. Это не говорит о том, что я отношусь к Джинни плохо и мы не продвигаемся вперед. Но я понимаю, что на меня возложено дополнительное, довольно мощное чувство, которое не имеет отношения ни ко мне, ни к нашим взаимоотношениям, а касается, скорее, призраков из прошлого.

9 декабря

Джинни

Думаю, я пыталась вас развлечь. Я хотела пойти глубже, чем прошлый раз, но когда пришла, то почувствовала, что не готова к этому. И решила вас развлечь.

Однако вся предыдущая неделя не прошла даром, по крайней мере, я стала больше осознавать наши контакты взглядом. И я пошла в этом направлении.

Если бы вы ругнулись или сказали: «В какие игры ты со мной играешь на этой неделе?» – я бы изменилась. Вы же, наоборот, ничего не имели против того, что я официантка, а вы клиент.

Мы проделали хорошую работу, анализируя человека с точки зрения мотивации, а не эмоций.

Мне неплохо. Я рассказала почти обо всем, что со мной случилось и что имело значение, но не особенно нуждалось в переменах.

Параллелей с г-ном Лайтом я не видела, пока вы не вынудили меня их увидеть. Отчасти тот сон отражал значимость и удовольствие от моих незначительных отношений с ним, а мой пересказ подчеркнул его абсурдность. Может, я рассказала его вам, чтобы показать абсурдность и иронию наших контактов взглядом, чтобы рассмотреть наше последнее занятие в смешном свете (с примесью сарказма).

Фактически занятие было мной в чистом виде, такой, какова я есть каждый день. Всем тем, что я хочу изменить. Саркастические, легкомысленные, анекдотичные, проходящие образы. Теперь я злюсь на то, что сохраняла эту поверхностность и наслаждалась ею. Расплатой явилось то, что на сей раз мне не о чем писать, открытий не было. (За исключением, может быть, рациональной идеи о существовании параллели между вами и г-ном Лайтом, а также потери, ведь я не рассмотрела эту связь в ходе занятия, только назвала ее и пересказала старые истории из моего навязчивого прошлого.) Так как я говорила без каких-либо эмоций. Никаких последствий.