– Да он тебя воспринимает как единое целое с собой, – объясняю я Даше. – Как он может тянуться к самому себе?

И Даша улыбается.

Но вскоре тень тревоги снова пробегает по ее лицу.

– Что такое? – тревожусь и я.

– Он не называет меня мамой! А тебя называет! Татой!

– Ну пойдем, спросим у него еще раз, – предлагаю я на свой страх и риск.

И мы идем.

– Андрюша, скажи «мама»! – по-человечески просит Даша.

– Ам! – шутит он и сам смеется.

– Скажи «мама»! – хмурится Даша.

– Ам! – опять смеется он.

Я смотрю, дело неожиданно заходит слишком далеко, и лихорадочно соображаю, что же делать.

И тут он смотрит на меня и говорит с нежностью, показывая пальцем:

– Тата!

– Не папа! – отговаривает Даша. – Мама!

– Тата! – уже просто с вызовом повторяет мальчик, глядя на меня с еще большей теплотой.

Жизнь жесткая.

15 декабря

Андреич, одевшись сам, притащил, как обычно, мои кроссовки и даже помог надеть. Я хотел было взять его за руку, но он еще и на куртку показал: холодно же.

Мы вышли на улицу. Вокруг иллюминация. Все мигает и сверкает. Но ему, не буду врать, никакого до этого дела. Он идет к снежной горке и показывает мне: давай, залезай! Надо так надо. Я карабкаюсь, проклиная эту метельную погоду и обещая себе, что завтра опять начну ходить в бассейн… Забираюсь, встаю, горд собой, осматриваюсь на вершине и вижу, что Андреич счастливо смеется и аплодирует мне снизу. Потом спокойно обходит горку и идет дальше.

И тут меня пронзает ослепительная ясность. Я все понял. Я пал жертвой провокации, и далеко не такой уж примитивной. Мы накануне посмотрели мультик про гонки (я два раза, он шестнадцать). И там синий грузовичок, самый наглый, взлетает на гору, да там и остается, застряв. Не смог перевалить.

А желтый внедорожник благоразумно объехал горку и выиграл гонку-то.

И вот все то же самое Андреич только что проделал со мной, открыв для себя новую глобальную истину: умный в гору не пойдет.

16 декабря

С Дедом Морозом, который сидит на подлокотнике дивана, у Андрэ, конечно, особые отношения. Он его побаивается. Дед Мороз большой и какой-то нестойкий. Судьбой ему предначертано на чем-то именно сидеть, а не стоять под елкой, но сидит он непрочно, и поэтому Андреич всякий раз, проходя мимо, норовит его поддеть так, чтобы тот наверняка с грохотом свалился, а не просто зашатался. При этом Андреич вроде и ни при чем. Он не хочет, чтобы было очевидно: это он роняет Деда. Потому что Дед, повторяю, вообще-то с виду грозен. И Андреич, например, не воспринимает его как игрушку. А так – шел, задел… Если что, а я-то что сразу?

И он даже Дашу просил, чтобы она Деда свалила. Подводил к Деду, брал ее руку и тыкал в Деда, а сам отбегал, опасаясь, может, ответной реакции. Беспокоит его Дед. Но не то чтобы он его видеть не может. Это такое большое неравнодушие.

И вот вчера я увидел, можно сказать с облегчением, что Андрэ кормит Деда яблоком. Это ведь как. Кто-то не вынимает изо рта сигарету. А Андреич не вынимает изо рта яблоко. У него их много по дому: одно понадкусано и лежит на кухне, другое почти уже съедено, но нет, не совсем, и аккуратно уложено на коврик рядом с кроваткой в спальне… Это как человек читает сразу несколько книжек…

Таким образом, яблоко всегда есть если даже не во рту, то под рукой. И вот я вижу, как Андреич, думая, может, что его никто не видит, кормит Деда Мороза яблоком. Налаживает с ним отношения.

Лишним, я согласен, не будет.

То есть он пока даже не представляет, насколько это не будет лишним.

Просто интуиция.

17 декабря

Бабушка Андрея, Дашина мама, из сострадания, по-моему, ко мне засолила огурцы. У нее очень хорошо получилось летом, но все оказалось кончено уже в октябре.