– По-о-олк! Отставить раздачу! Накро-ойсь! На позиции кру-го-о-м ма-а-арш!!! Да бегом, бегом, мать вашу!!!

Драгуны на секунду замерли, в этот момент они тоже почувствовали, что земля под ногами дрожит, и заметались. Кешка увидел, что офицеры плотным кольцом окружили отца Иллариона и все направились в сторону позиций. В этот момент закричали эскадронные командиры и эскадроны стали разбегаться в разные стороны, на глазах очищая вырубку.

«Вот тебе германец и замирился! – подумал Четвертаков и ещё увидел, что между ним и чаном, рядом с которым оставался стоять писарь Притыкин, стало свободно. – Чемоданы!» – подумал он, глянул на небо и шагнул к чану.

– Лей! – скомандовал он Притыкину.

У Притыкина бегали глаза и подрагивали пальцы.

– Лей, не боись! – снова скомандовал Четвертаков.

Притыкин взял его фляжку и стал лить, много лил мимо, а сам поглядывал то на вахмистра, то на небо.

«Ничё! – подумал про писаря Четвертаков. – В штаны не наложишь, буду просить тебе Егория».

Он стоял против писаря, Доброконь ушёл, ему надо было командовать отделением, и Четвертаков и Притыкин остались на всю поляну одни. Предчувствие летящих тяжёлых снарядов нарастало.

«Ещё неизвестно куды… можа, оно и мимо!» – подумал Четвертаков, посмотрел на Притыкина и увидел, что тот пытается справиться со страхом.

– Давай я подержу флягу, а ты лей двумями руками и не дрефь!

– А я и не дрефлю, – вдруг услышал он от Притыкина, посмотрел ему в глаза и увидел, что тот справился со страхом. В этот момент снаряды упали и взорвались на дальнем крае вырубки, там, где минуту назад стояли офицеры и отец Илларион.

– Вот и молодец! Себе-т налил? – спросил Четвертаков Притыкина, тот мотнул головой. – Ну, тады плесни и пошли со мной, догоняй!

Относительно Четвертакова германец дал перелёт.

Кешка уже бежал в сторону позиций и вдруг вспомнил, что там, где сейчас упали первые снаряды, как раз готовились к представлению свистуны, плясуны, песельники и кузнец Петриков.

– Дуй до штаба! – крикнул он Притыке, а сам повернул назад. «Точно надо испросить ему Егория, проявил-таки писарь бравость», – подумал он про Притыкина и увидел продырявленный осколками чан, из которого на перетоптанный с песком снег выливалась святая вода.

«Их-ху, с-суки! – подумал он про германцев. – Обмануть захотели, на мякине провести! Ну, я вам! Вот только Петрикова найду, без него кто чаны залатает?»

До следующего залпа оставалось ещё шагов сто. Четвертаков обнаружил Петрикова через пятьдесят. Тот сидел на земле в одном исподнем, в сапогах и держался за уши, из-под ладоней кузнеца сочилась кровь.

«Прибило, но живой, – подумал Четвертаков, подбежал и взвалил кузнеца на плечи. Петриков замычал и стал водить глазами вокруг. – Пилу ищет! От чёрт, хозяйственный!»

– Ничего, завтра найдёшь! – прокричал ему изо всей силы Четвертаков и упал вместе с кузнецом, опрокинутый следующим взрывом. На них комьями полетела сверху земля, но через несколько секунд он почувствовал, что его тянут за плечо, он поднял голову и увидел, что это его за плечо шинели ухватил Притыка.

– Вставай, бежим, – услышал он писаря.

Теперь кузнеца на плечи взвалил Притыка и поковылял в сторону позиций. Четвертаков метнулся к деревьям, увидел, подобрал пилу и стал догонять Притыку. Про свистунов и плясунов не вспомнил. Он обогнал писаря, оглянулся, понял, что теперь на плечах у здоровенного Притыкина кузнец, считай, спасён, и побежал в окопы.

Теперь германец стрелял уверенно и по окопам, и по вырубке, видимо, лётчик, который сбросил листовки, всё же не зря несколько раз пролетел над расположением.