– Ты думаешь, нам удастся сделать это первыми? – приободрился Хусейн, рассчитывавший после революции отхватить какой-нибудь государственный пост.

Сармини отрицательно покачал головой.

– Я решил, что лучше вовремя «соскочить». Уйти в тень.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Не бери больше заложников. Это опасная игра. Нам до этого везло. Распродадим тех, кто у нас есть, и свалим из страны. Если хочешь, я помогу тебе сделать новые документы, приобрести дом на берегу океана где-нибудь в Мексике. Или же тебе по душе турецкая часть Кипра? Подумай о тихой старости. Именно поэтому я отправляюсь сейчас за твоими женами и детьми. Ты же хочешь увидеть когда-нибудь потом своих внуков? Сирия еще долго не поднимется из руин – кто бы ни победил. Ты же сам это видишь. Счастья здесь искать глупо.

Хусейн потер лоб. Он понимал, что по большому счету Сармини прав. В любой азартной игре решающим фактором является умение вовремя остановиться. Но мало у кого получается это делать.

– Я подумаю, – пообещал Диб.

– Только в осуществлении мечты не закладывай полную сумму от продажи русских журналистов. Думаю, депутат собьет цену, нам придется согласиться на полтора миллиона.

– Спасибо, что вызвался позаботиться о моей семье. Файез страшный человек, таким может быть только безродный отморозок. Если его банда доберется до них…

– Я сделаю все, чтобы этого не допустить.

Командир поднялся, обнял на прощание своего заместителя.

«Лендровер» и микроавтобус выехали из ворот бывшего полицейского управления. На этот раз Сармини сидел на пассажирском сиденье. Дальние поездки он не любил проводить за рулем. Вместе с ним в путь отправились и четверо боевиков из числа наиболее преданных Хусейну. Диб сам подбирал их. Сабаха они побаивались, считали чуть ли не шайтаном. Он оставался для них загадкой. Его комбинации и впрямь казались им чем-то вроде высшей математики – недоступной пониманию, а потому таинственной.

Машины ехали по вымершему городу. По обе стороны от улицы высились руины домов. Лишь изредка можно было наблюдать очаги жизни. В пятиэтажном доме артиллерийским огнем были вынесены кирпичные стены на втором и третьем этажах. Верх строения держался на тонких железобетонных столбах. Но все равно на верхнем этаже продолжали жить люди. Мальчишка запустил из окна бумажный самолетик. Он заложил круг над улицей и спланировал на капот «Лендровера», его тут же сдуло встречным ветром. Сармини посмотрел на лицо водителя. Обычно суровый боевик улыбался.

– Детство вспомнил? – спросил Сабах. – Как сам самолетики пускал?

– Вспомнил, – неохотно признался бородач, ему, с одной стороны, не хотелось, чтобы лезли в душу, он начинал от этого чувствовать себя беззащитным, но, с другой стороны, люди любят, когда ими интересуются.

Сабах уже нащупал слабину. Боевик, способный хладнокровно убивать, оказался сентиментальным.

– Дети у самого есть?

– Первенец, он с моей женой недалеко от Абу-Каатур живет у ее брата.

– Близко от нашей дороги, но заехать не успеем. Что после войны делать собираешься?

– Не знаю еще. Наверное, дело какое-нибудь открою, лавку куплю, – пожал плечами водитель.

– Это хорошо. В жизни цель должна быть. Тогда все, что делаешь, приобретает смысл. Тогда у тебя появляется линейка, которой можно измерять жизненный путь.

– Как это?

– Ты получаешь возможность измерять – приблизился ты к цели или удалился от нее. Вот, скажем, мы расстреляли тех, кто не сумел достать выкуп. Не со злости же мы их убили, не просто так патроны потратили.

– Вроде так. Мне приказали, я и расстрелял.