Звук дверного колокольчика заставил меня отвлечься от размышлений.

— Госпожа Эйден! — спустя минуту послышалось с лестницы. — Госпожа Эйден!

Мэри остановилась за дверью, стукнула для приличия пару раз и заглянула в комнату.

— Госпожа Эйден!

— Тихо, Мэри. Не нужно так кричать. Отдышись и объясни спокойно, что случилось?

— К вам посыльный, — выпалила служанка. Лицо ее раскраснелось, в глазах плескалось любопытство. — Письмо принес. Сказал, отдаст только лично в руки.

— Хорошо. Я сейчас спущусь. А ты пригладь волосы и поправь фартук. И запомни — хорошая горничная должна передвигаться по дому тихо и незаметно, как бы она ни торопилась.

Я посмотрела на Мэри и вздохнула. Кому я это говорю?

— Слушаюсь, миледи, — отбарабанила служанка и, заметив мой взгляд, тут же исправилась: — Слушаюсь, госпожа.

— Иди вниз и скажи посыльному, что я спущусь через минуту. И не прыгай через ступеньки, — последние слова я договаривала уже мелькнувшей в дверном проеме спине.

Какая там степенность и незаметность? Эти понятия были совершенно несовместимы с моей Мэри.

Я усмехнулась, глядя на свое отражение в зеркале, разгладила едва заметную складку на воротничке и вышла из комнаты.

— Госпожа Эйден?

Посыльный, парнишка в широких не по размеру штанах и в вызывающе огромных ботинках, старательно хмурил брови, изо всех сил пытаясь выглядеть серьезным. Удавалось это ему откровенно плохо. Блестящие озорные глаза и встопорщенные светлые волосы сводили все потуги юного посыльного на нет.

— Госпожа Александра Эйден? — переспросил он.

— Да, это я.

Я старательно сдерживала улыбку.

— Вам заказное письмо. Распишитесь.

Посыльный протянул мне маглист, и я поставила подпись в указанной строке.

— Пожалуйста.

Парнишка достал из сумки большой серый конверт и вручил его мне.

— Светлого дня, госпожа Эйден! — попрощался посыльный, но я только молча кивнула, разглядывая знакомый адрес отправителя. Адвокатская контора братьев Лейбен. И почему мне кажется, что в этом письме нет ничего хорошего?

Вспомнился унизительный разговор с Дональдом Лейбеном, его равнодушные водянистые глаза и презрительно оттопыренная нижняя губа, и в душе снова взметнулась ярость. Как же я ненавидела этого жирного стряпчего, не позволившего мне поговорить с мужем! Оградившего Берти от моих, как сказал Лейбен, назойливых домогательств.

Я плотно сжала губы, заставив себя успокоиться, высоко вскинула голову и направилась к лестнице. За те четыре года, что была хозяйкой большого особняка, я твердо усвоила одну истину — нельзя показывать слугам свои эмоции. Ни к чему хорошему это не приведет. Стоит только поддаться чувствам, выдать страх или растерянность — и прислуга мгновенно это заметит. И в доме тут же начнется разлад: еда окажется пересоленной или недосоленной, белье — сырым, а комнаты — неубранными.

Я сжала письмо. Оно жгло мне руки, а каждый шаг отдавался в голове неприятным сопровождением: — «Лорд Монт не желает вас видеть, миледи». «У его милости поменялись планы, и он не сможет с вами встретиться». «Увы, но лорд Монт не принимает»…

Я пошла быстрее, а Мэри незаметно отступила к стене, не решаясь нарушить ставшую зловещей тишину Бузинного коттеджа. Похоже, тоже успела разглядеть знакомый штемпель и сделать выводы.

Я поднялась наверх, села в кресло, заставила себя вскрыть конверт и вчиталась в сухие казенные слова. И чем дольше читала, тем тяжелее становилось на сердце. Берти решил меня уничтожить. Ему показалось мало того, что он выкинул меня из дома, лишив денег, титула, положения и оставив лишь крохотное содержание. Теперь он собирался забрать и его.