Анатолий Константинопольский добрыми отношениями к Риму пытается загладить подозрительную законность его избрания, свою слишком близкую связь с деятелями Второго Ефесского собора.

Несмотря на все эти благоприятные знамения времени, Лев Великий действует с поразительною осмотрительностью. Твердо и ясно развивая свои церковно-административные идеи перед теми, от кого нельзя было ждать возражений, перед епископами западными, он весьма умерен в своей переписке с Востоком.

Лев Великий не высказывается ясно, и если мы встречаемся с некоторыми притязательными фразами, вроде фразы: «святой Петр говорит устами Льва», то эти фразы представляют лишь ораторское украшение, ничуть не выражающее идей папства. Известно, как последовало самое вмешательство Льва в это дело. Он получил в 448 году апелляцию от Евтихия, осужденного Флавианом, и должен был что-нибудь сделать. Сначала он не проявлял проницательности и не понял, что Евтихий еретичествует, так что даже принял его под свою мощную защиту. Самое сильное выражение его претензий мы видим в том, что он упрекает, почему ему не были доставлены все сведения о происшедшем соблазне. Но составление сведений об еретиках требовало много времени, а Флавиан не торопился сделать это и получил от папы письмо, в котором Лев Великий просил его поспешить, так как он, папа, до зрелого исследования не может высказать решения. «Мы удивляемся, как мог ты умолчать об этом соблазне, а не позаботился, напротив, уведомить нас прежде всего, чтобы никакое сомнение на этот счет не было возможно. Мы желаем знать основания твоего поведения в этом деле. Мы естественно озабочены им; поспеши же со всею полнотою и ясностью известить нас, – что тебе должно бы сделать уже и раньше. Ибо мы, считая дела, касающиеся священных лиц, весьма важными, до зрелого их исследования не можем высказаться в пользу той или другой стороны, не выслушав всего со всею справедливостью».

Здесь мы встречаемся с весьма слабым подобием того столкновения, которое вышло у Юлия с антиохийскими епископами.

Флавиан писал Льву Великому по этому делу лишь для того, чтобы папа не оставался в неведении, что Евтихий на Константинопольском соборе отлучен от Церкви; Константинопольский патриарх просил папу известить об этом и подведомых ему епископов, чтобы кто-нибудь из них по ошибке не принял Евтихия в церковное общение. Словом, Флавиан сообщает папе определение Собора лишь к сведению и, пожалуй, даже к исполнению. А Лев Великий думает о пересмотре всего этого дела. Но из его слов далеко не ясно, вступается ли он в это дело как третейский судья, как judex ex compromisso [по взаимному соглашению спорящих сторон] или же в силу принадлежащего ему jure divino [по Божественному праву] права высшего надзора над всею Вселенскою Церковью. С верным тактом он неясностью фразы прикрывает свои папистические притязания от протеста и возражений.

Халкидонский Собор 451 года в истории римского приматства составляет факт обоюдоострый по своему смыслу. Здесь церковный авторитет Рима поднялся на такую высоту, до которой он не доходил прежде. И, однако же, именно здесь нанесен был самый тяжкий и глубокий удар римским притязаниям. По этой двусторонности своей Халкидонский Собор есть истинное порождение национального характера греков, непрямого, почти лукавого.

Вся видимость Собора, декоративная сторона его, составляет одну из блестящих страниц в истории папства. Льва приглашали на Собор: он не явился – по тем же побуждениям, по которым уклонился от участия в Сердикском соборе и Юлий. «Это не согласно было с установившимися обычаями». Легаты папы держали его имя поистине честно и грозно. Слова «такого-то епископа принял в общение святейший папа города Рима» являлись предвестником благополучного исхода этого дела. Сам Анатолий заявил, что Диоскор низложен не за веру, а за то, что он осмелился произнести анафему на папу, – и против этого не возражали. Несколько документов, прочитанных на Соборе, адресованы: «святейшему и боголюбезнейшему Вселенскому архиепископу и патриарху великого Рима и святому Вселенскому Собору, собранному в Халкидоне», что ставит Вселенский