– Двадцать один.

На этот раз я не спешил со следующей фразой и молчал довольно долго, пока не вынудил ее все же взглянуть на меня.

– С вами все в порядке?

Она снова отвернулась. Беспокойно переступила с ноги на ногу.

– Почему вы спрашиваете?

Я махнул рукой в направлении отмелей, где она провела сегодняшний вечер.

– Иногда сойти с яхты бывает гораздо труднее, чем подняться на борт.

– Вы разбираетесь в яхтах?

– Немного.

Девушка продолжала разглядывать резные деревянные скамьи. Тонкая работа, причем исключительно ручная. Спинки скамей с годами потемнели и лоснились от пота и касаний бесчисленных ладоней. Наконец взгляд девушки остановился на алтаре и ведущих к нему ступенях.

– Какая красота!

– Двести лет назад эту часовню построили рабы.

Пробивающийся в окно лунный свет упал на нее, и на вытертый каменный пол легла колеблющаяся синеватая тень. Девушка медленно провела ладонью по спинке ближайшей скамьи, словно пытаясь прочитать истории, которые та могла поведать, потом подняла глаза к окну. Толстое стекло в свинцовом переплете почти не заглушало грохота волн, хотя отсюда до побережья было несколько сот ярдов.

– Удивительно, как за столько времени ее не разрушили ураганы и циклоны.

– Пару раз они пытались, но мы отстроили часовню заново.

– Вы говорите, ее построили рабы?

Я показал на каменную стену, сплошь покрытую вырезанными вручную именами.

– Да. Здесь они все: отцы, матери, их дети…

Шагнув к стене, девушка провела кончиками пальцев по глубоким бороздам в камне – по именам, по датам. Некоторые борозды были глубокими и широкими, другие больше напоминали царапины, но все были хорошо различимы. На лбу девушки появилась легкая вертикальная морщина.

– Рабы?.. – снова спросила она.

– Освобожденные рабы.

На стенах часовни было высечено несколько сот имен. Пытаясь рассмотреть их все, девушка на цыпочках двинулась вправо. Губы ее тронула легкая полуулыбка. Голова вопросительно качнулась.

– Если вы заметили, многие даты еще до начала Гражданской войны. В те времена это место было одной из множества остановок на Подземной железной дороге[6].

Девушка снова посмотрела на стену.

– Но я вижу, некоторые надписи датированы прошлым десятилетием и даже прошлым годом!

Я кивнул.

– А как это может быть? Ведь рабства давно не существует!

Я пожал плечами.

– И в наши дни некоторые люди по-прежнему стремятся владеть другими людьми.

Девушка еще некоторое время читала имена, потом спросила:

– И все эти люди обрели свободу здесь?

– Я бы так не сказал, но… Они останавливались здесь на пути к свободе – так будет вернее.

Она снова провела пальцами по стене, словно читая имена шрифтом Брайля. Голос девушки звучал громко, отрывисто и не совсем соответствовал общему спокойному тону нашей беседы.

– Значит, можно сказать, что это летопись свободы?

– Можно сказать и так.

– А почему возле некоторых имен только одна дата?

– Тот, кто освободился однажды, свободен навсегда.

Она снова двинулась вдоль стены, перейдя к новой колонке имен.

– А вот здесь две даты. Почему?

– Эти люди умерли до того, как успели попробовать свободу на вкус.

Снаружи раздался громкий рев туманной сирены – один долгий сигнал, затем два коротких. Этот звук заставил гостью отвернуться от стены. Девушка машинально шагнула к двери, но на пороге остановилась и снова повернулась к стене с именами.

– А что, кроме меня, здесь больше никого нет?

Я не совсем понял вопрос, но все равно ответил:

– Кроме нас – никого.

– Вы имеете в виду нас с вами или… себя, меня и… Его? – Она бросила быстрый взгляд наверх.

– Я имею в виду только нас.