Эта миниатюрная женщина – росту в ней, кажется, было чуть больше полутора метров – эта давно погибшая героиня обладала такой силой, что даже с того света смогла подчинить себе и ее, Меган, и, наверное, Лиз тоже.

– Как эта Джоланта (Меган произнесла это имя на американский манер) так все организовала! – говорила она Лиз. – Целая сеть помощников… Каждый день смертельный риск!.. Представляешь, как это круто?

– Да уж, – сказала Лиз, – это реально круто. Слушай, я вот думаю, что у нас в пьесе обязательно должна быть сцена, где она пытается уговорить родителей отдать ей своих детей и…

– Это все просто потрясающе, – продолжала Меган, словно не услышав того, о чем только что говорила Лиз. – Можно сделать сцену, когда ей будут угрожать немцы, а она все равно будет продолжать спасать детей. А еще одну с приемной семьей, куда она привезет ребенка. Интересно, когда она умерла?

– Так, а что с скажешь про мою идею?

– Ага, хорошая. Хорошая идея, – сказала Меган, хотя при этом придумывала еще пару других эпизодов. – Ой, а ты знаешь Сабрину Кунс?

– Новенькую? Ага. Она тоже ходит на обществознание четвертым уроком. А что?

– Вчера Мистер К. посоветовал взять ее в нашу группу. Она из Оклахомы, что ли? Отец у нее то ли в армии служит, то ли еще что-то такое. Она вроде ничего. Тихоня и на ботаника похожа, но симпатичная. И, сдается, реально сообразительная. Мы с ней договорились завтра после школы втроем собраться.

– Погоди-ка, – запротестовала Лиз. – Я не говорила, что хочу видеть ее у себя в группе. Это же мой проект, знаете ли. Я же первая его нашла и придумала.

– Я-то думала, что мы с тобой этим вместе занимаемся, – вздохнула Меган.

– Ну да, наверно. Но хотелось бы, чтобы со мной все-таки хоть немного советовались.

– Хорошо. Вот я с тобой и советуюсь. (Упаси, Господи, от скандалов и непонимания.)

Лиз отвернулась и пошла по своим делам.

– Так что, завтра после школы? – крикнула вдогонку Меган.

– Ага. Как вам будет угодно.

В тот же вечер Лиз решила расспросить дедушку Билла про войну. Он сказал, что это были жуткие времена, а «хуже всего была эта история с евреями. Люди просто с ума посходили».

Она рассказала ему, что история Ирены Сендлер очень похожа на ту, про которую снят «Список Шиндлера», и спросила, позволит ли он ей его посмотреть, несмотря на рейтинг «R». Поразмыслив, он ответил:

– Ну, если это надо для школы, смотри.

– А ты будешь его смотреть со мной?

– Нет, – сказал он, – я такие фильмы не люблю.

Фильм с первых же кадров поразил Лиз. Он был черно-белым и сразу же создавал ощущение старины и придавал кадрам какую-то странную достоверность. А в конце, когда спасенные Оскаром Шиндлером люди и их дети проходили мимо его могилы, оставляя рядом с надгробием камни, Лиз вдруг обнаружила, что плачет… то есть ведет себя именно так, как всегда себе запрещала.

После школы Лиз и Меган договорились встретиться с Сабриной. Она немного опоздала и принялась, как маленькая, бормотать извинения, хотя была почти на голову выше Меган и Лиз. Меган никак не могла понять, почему она все время отводит взгляд. Личико Сабрины грубой поперечной чертой рассекали очки в тяжелой черной оправе, и Меган не могла понять, то ли это какие-то супермодные очки, то ли, наоборот, самые дешевые, какие носят ботаники. Сабрина неуклюже опустилась на стул рядом с Меган и начала рыться в своем рюкзаке. Выкопав оттуда свой дневник проекта, Сабрина занесла дешевую «биковскую» ручку над чистой страницей и замерла – будто сидела перед объективом старинного фотоаппарата и ждала разрешения фотографа начать двигаться. Она боится, подумала Меган. Ей, наверно, все время хочется быть прозрачной, как стекло, чтобы люди не замечали ее, даже видя ее перед собой.