-- Тута, ягодка моя, сильно важно, чтобы мясо жирное было и без воды готовилось. Свинину вот хорошо брать, или гуся по осени. На куски разделала и смальца еще щедро кинь, не жалей. И посоли покрепче. И готовить начинай в сковороде большой, а как жижа вся испарится, скидай в горшок. И тама в собственном жиру его томи. А потом прямо в энтом самом горшке и снеси в погреб. Жир застынет, и храниться долго-долго будет. А как запонадобится, так только достань, а оно уже и готовое. В суп можно добавлять али в кашу.

Все это была чистая теория, не подкрепленная практикой, но мне, на удивление, разговор казался довольно интересным. Впрочем, больше делать было совершенно нечего.

Мы плыли еще три дня, и беседы с Барб были единственной отдушиной – мы обе маялись от безделья и скуки. Каждый вечер баронессу вызывали к капитану, и к концу путешествия я готова была прибить ее. Слава всем богам, она не обращала на меня внимания. Если бы было что подстелить, я бы предпочла спать на полу, как Барб. Но, увы, своего одеяла и подушки у меня не было. Приходилось терпеть соседку, благо кровать была рассчитана на семейную пару.

Зато утром, когда мадам Гондер отсыпалась, Барб ухитрялась выпросить ведро воды и тихонько стирала наши тряпки, не подпуская меня. Правда, голову помыть так и не получилось, но к концу путешествия мы обе выглядели чуть лучше.

Я обдумывала, не стоит ли попытаться сбежать, пробовала обсудить с Барб, но ей идея не понравилась:

-- Что ты, милая моя, что ты! У нас ить даже и паспортов нет. А вот как три года отслужим, хозяин документы обязан выправить. А без них кудысь мы пойдем? На службу нас никто не возьмет. Нет уж, стара я скитаться этак вот.

Вечером третьего дня, когда принесли ужин, вместе с матросом явился тот самый чернобородый мужик господин Ибран. Был он довольно пьян и, осмотрев меня, сидящую на полу у окна, застывшую посредине комнаты Барб и баронессу за столом, сказал кому-то за своей спиной:

-- Вот, еще тут две. Толстуха – повариха, так что ее подороже можно сдать. Понял? А тощую… Ну, сколько дадут.

Тощая – это было сказано про меня. Ночью мы пришвартовались в гавани города Вольнорка. Утром за нами пришли, и все мои мысли о побеге пропали сами собой: нам обеим нацепили на левую ногу по железному браслету с замком и длинной цепью. Цепь крепилась вторым концом на тяжелое кольцо, которое нес сопровождающий. Это было не больно, но унизительно. Такие же браслеты были и у наших спутниц – трех красивых девушек. Их привели из другой каюты.

Я волокла свой узелок и подушку Барб. Она же скрутила в тугой валик одеяло и взвалила на плечо.

Когда нас вывели на палубу, я поразилась размерам корабля – он был просто гигантский! Высоко над головой тяжелыми скрутками висели паруса, вовсе не белые, а сероватого цвета. Множество канатов убегало куда-то к верхушкам высоченных мачт. Всего их было три.

Я так засмотрелась, что сопровождающий нас мужчина, невысокий, жирный, обрюзглый и недовольный, сильно дернул мою цепь:

-- Пошевеливайся!

Пахло водорослями и свежестью, гулял довольно прохладный влажный ветерок, и я зябко поежилась. На берегу, среди суматошно разгружающих что-то рабочих, нас уже ожидала телега, полная соломы и запряженная двумя старыми худыми конями. На вознице был тяжелый плащ с капюшоном из чего-то, похожего на брезент. Такие же дали и нам. Два моряка помогли женщинам перебраться через высокий бортик телеги, и нас повезли из порта по городу.

_______________________________

* Конфи – древний своеобразный вид консервации мяса. Чтобы приготовить конфи, свинину или птицу солили и очень долго готовили в собственном жире, а затем давали в нем же остыть. В итоге мясо как бы запечатывалось в жировой пленке. В таком виде оно могло храниться в прохладном месте в течение нескольких месяцев.