Мы ехали по дороге, которая пролегала между рядами равно посаженных берёз. Зелень на ветвях только-только начала кучерявиться, ещё даже не распустившись полностью, поэтому сквозь полуголые ветви можно было видеть пейзаж прекрасной русской пасторали с полями, деревушками, церковными куполами, пасущимися коровами и насыщенно-салатовыми лугами. Была бы во мне художницкая жилка, я остановилась бы здесь и рисовала, рисовала, рисовала… Но я никогда не была склонна к прикладным искусствам и даже в детстве на уроках рисования получала сплошные трояки – за упорство.

Но, ей-богу, видя такой пейзаж из открытой коляски, мне ужасно захотелось его нарисовать…

- Здесь так красиво, - выдохнула против воли. Елизавета Кирилловна подхватила мгновенно:

- Да, окрестности Михайловска просто чудесны своей красотой! А знаете, Татьяна Ивановна, к нам приехал художник – очень именитый, если слышали, Алексей Скрябин, и он рисует окрестности.

- К вам?

- Да, он живёт в поместье, вы обязательно познакомитесь с ним.

- А чем вы занимаетесь по жизни? – полюбопытствовала я. Княжна подняла брови, ответила с запинкой:

- Как же… Поместьем. Вы знаете, Татьяна Ивановна, в имении столько дел, столько дел!

- Вы занимаетесь всем сама?

- О да, мне приходится. Видите ли, - у Елизаветы Кирилловны увлажнились глаза, – папенька умер четыре месяца назад, оставив все дела нам с маменькой. У него не было наследника мужеского полу, все мои братики отдали Богине душу в раннем возрасте. Посему папенька нанял мне преподавателей, отправил учиться в Европу… Но мне совершенно не по душе дела! Я в них разбираюсь чуть лучше, чем хавронья в помидорах!

Хмыкнув над метафорой, я спросила:

- И что же за дела в поместье?

Мне действительно было интересно. Но Елизавета Кирилловна ответила размыто:

- Ох, приказчики, крестьяне со своими проблемами, закупщики, поставщики… Право, я терпеть не могу дела поместья!

Она вздохнула и вдруг оживилась:

- Зато у меня есть школа! Я обожаю учить детей грамоте!

- Школа? – переспросила я. Княжна сложила руки на груди, давая понять, что школа для неё самое приятное воспоминание в жизни:

- Да! Ещё папенька организовал школу для крестьянских детей, чтобы обучать их грамоте. А я продолжила. Детки такие милые, они настолько жаждут знаний! Совсем маленькие, они прибегают на уроки и так смотрят на меня, такими глазами… Маменька не благоволит школе, она считает, что крепостным лучше оставаться неграмотными, а я думаю, что грамотные-то они нам больше урожая соберут да денег на оброк заработают.

Боже, деревенская школа для крепостных… Милые детки, которых барышня, играясь, учит читать и писать. А потом, когда вырастут, как нефиг-нафиг запорет на конюшне за какую-нибудь провинность! Не верю я этим княжнам ни на грош.

Я спросила осторожно, чтобы не спугнуть Елизавету Кирилловну:

- А ваша маменька чем занимается?

- О, у маменьки в последнее время есть идея-фикс: удачно выдать меня замуж. Поэтому она постоянно устраивает балы у нас в имении… О-о-о, Татьяна Ивановна! Ведь в ближайшую пятницу также будет бал! Вы должны прийти, я не приму отказа!

- Конечно, я приду, - пробормотала, слегка удивившись, но удивиться сильнее не успела, потому что впереди показалась усадьба, огороженная каменным белым забором с решётками, а под колёса коляски бросилась целая вереница нищих оборванцев с песнопениями.

- Тпру-у-у! – заорал Порфирий, лошадь окоротил так, что она заржала недовольно. Коляска затрещала, опасно накренившись, Марфа с визгом свалилась в кювет, а я машинально схватилась за поручень и Елизавету Кирилловну удержала. Она только охнула. Я подивилась подобной выдержке, но потом поняла, что это просто от того, что княжна потеряла дар речи. От страха.