– Чиво?

– Если вы экономка, значит, у вас все ключи от дома. Дайте их мне.

– Смелая стала, да? – прошипела она. – Волю почуяла?

– Ключи, – повторила я, не повышая голоса.

Она выудила из кармана связку, швырнула мне в лицо. Я поймала – в последний момент, край ключа рассек кожу на щеке.

– Благодарю. – Я улыбнулась. – Настоятельно не рекомендую вам покидать дом до появления исправника.

Кухарка, фыркнув, удалилась. Я перебрала ключи один за другим, пока не нашла наконец подходящий. Руки дрожали. Замок провернулся со скрипом, похоже, и за ним не слишком хорошо смотрели.

– Герасим, ты сможешь покараулить тут, пока не приедет исправник? – спросила я.

Дворник кивнул. Вытянулся у двери.

– Можешь сесть, в ногах правды нет, – вздохнула я.

Он хмыкнул в усы, а потом вдруг сгреб меня в охапку, провел ладонью по голове – мозоли цеплялись за ткань чепца. От кожаного фартука пахло дымом и лошадьми. Я замерла, растерявшись. Было в этой ласке что-то… отеческое, что ли.

Прежде чем я успела опомниться, дворник отступил. Ободряюще улыбнулся, махнул рукой: иди, мол.

Я кивнула. «Иди». А куда мне идти?

Я вернулась в свою комнатушку. Огляделась. Каморка была такой маленькой, что в нее еле влезли кровать и печка, чем-то напоминающая «буржуйку» – только не круглая, а квадратная, чугунная. Труба уходила куда-то в потолок. Судя по плите на верхней поверхности, предназначалась она не для отопления, а для готовки. Неудивительно, что тут так душно, как бы не угореть. В тусклом утреннем свете из окна стало видно, что роль одежного шкафа исполняют крючки на стенках. Впрочем, там тоже разглядывать было особо нечего. Шаль, что-то похожее на суконный плащ, разбитые кожаные ботинки. Да уж, не разгуляешься. И совершенно некуда прятать паспорт, или какие тут документы. На всякий случай я прощупала одежду – ничего, даже карманов. Откинула с постели комковатый тюфяк – и уставилась на полотенце с разводами крови.

Так… Кому-то очень мешала безответная девчонка, или просто нашли козу отпущения?

А может, это действительно «я», доведенная до крайности отношением «благодетельницы». Что здесь делают с убийцами? Вешают? Рубят голову?

По хребту пробежал озноб.

Я аккуратно вернула тюфяк на место – перепрятывать кровь бесполезно, она успела отпечататься на ткани и дереве. Искать документы по другим комнатам, пожалуй, не слишком разумно – дом слишком большой для беглого обыска, к тому же, примерно четверть его сейчас заперта и соваться туда не стоит.

Живот заурчал, напоминая, что тревоги тревогами, а обед, то есть завтрак по расписанию. Кухню я нашла на первом этаже. К счастью, экономки там не было. Зато топилась печь, и я наконец смогла расслабиться в тепле. Я отрезала добрую треть от каравая, налила себе из бочки воды и, устроившись за столом так, чтобы видеть вход, съела хлеб. Стало немножко легче. Никогда я не надеялась на высшие силы, но сейчас очень хотелось верить, что они, какими бы ни были, выдернули меня сюда не для того, чтобы заставить платить за чужие грехи. Если так – выкручусь. Если нет – все равно далеко не убегу и незнакомом мире, без денег и документов.

Чтобы занять голову и руки, я осмотрела кухню. Большая русская печь, рядом – чугунная плита, похожая на ту, что стояла в моей комнатушке. Деревянный стол по центру. Вдоль стен – низкие шкафы и полки с посудой, и было ее столько, словно в доме жило не четыре человека, а целый полк. Вот только следить за ней явно не успевали: часть чищеная, а часть – позеленевшая от времени. В сундуке, тоже под замком, обнаружились мешки с крупами. Заглянув внутрь, я покачала головой: что овес, что перловка затхло пахли мышиным пометом.