Церковный староста, белый как лунь, но еще не согбенный, встал, поклонился Кошкину, прежде чем собрать деньги.

– Сделаем по чести. Молитвы за повиновение рабы Божьей Агриппины да прольют милость небесную на ее душу, да и вашей душе наверняка зачтутся.

– Вот это щедрость! – подчеркнуто простодушно протянул Гришин. Глянул на меня быстро и остро и опять натянул маску простачка. – Вы, верно, сильно почитали Агриппину Тимофеевну.

Сотский Игнат склонил голову.

– Дай вам бог здоровья, Захар Харитонович, такое подаяние – великое дело. – В его голосе прозвучало неподдельное уважение. Правда, сев, он добавил себе под нос: – С деньгами-то оно и душу, поди, спасать легче.

– Благодарю вас, Захар Харитонович, – смиренно произнесла я. – Как любил говаривать мой покойный батюшка, любой дар ценен не дороговизной, а чистотой помыслов. Я, как и вы, буду молиться за упокой души тетушки.

– Действительно, вам только и остается, что молиться, – произнес Кошкин все с той же елейной улыбкой, но в глазах его мелькнуло что-то колкое, неприятное.

– И, надеюсь, Господь, который видит людские души насквозь, воздаст всем нам по достоинству, – кивнула я, с трудом сдерживаясь, чтобы не надеть на голову Кошкину чашу с киселем. – С вашего позволения, я пойду попрощаюсь с другими гостями.

– Глашенька, куда ты пропала! – встретила меня в буфетной Марья Алексеевна. – Крутогоров… – Она осеклась, вглядываясь мне в лицо. – Глаша, милая, что случилось?

Я через силу улыбнулась.

– Жених приехал.

– Тю, было бы из-за чего волноваться! – всплеснула она руками. – Ты как первый день на свете живешь! Сперва траур, потом пост, потом дела, потом еще какие-нибудь дела, а там…

– Или шах помрет, или ишак, – хмыкнула я.

Марья Алексеевна рассмеялась, я сделала вид, будто смеюсь вместе с ней. Может, я зря разволновалась – в конце концов, я не прежняя Глаша, неспособная за себя постоять. Но этот человек не выглядел тем, кто легко отступится от своей затеи. Если, как я предполагала, идея с «удочерением» имени и деньги на взятки – его рук дело, как и любой хороший делец, он сделает все, чтобы инвестиция окупилась.

Интересно, что за болезнь вызывает этот запах, который Кошкин безуспешно пытался замаскировать одеколоном? Хотя какая мне разница, я-то не доктор! Мне сейчас нужно думать не о чужих болезнях, а о собственных инвестициях.

– Марья Алексеевна, сделайте одолжение, проводите Дениса Владимировича с женой в гостиную. И я буду вам очень признательна, если вы поприсутствуете при разговоре.

– Непременно поприсутствую, милая! Иначе Ольга не даст вам обоим слова сказать, а меня она побаивается.

При этом побеседовать с потенциальным деловым партнером с глазу на глаз я не могу, потому что он женатый мужчина, а я незамужняя барышня. Вот же дурь редкостная!

Ольга со страдальческим видом устроилась в кресле.

– Надеюсь, вы недолго будете обсуждать ваши скучные дела.

Денис Владимирович смерил ее далеко не влюбленным взглядом.

– Душа моя, дела не зависят от наших пожеланий. Именно благодаря этим скучным беседам вы недавно получили новый выезд. Впрочем, если желаете, можете пока прогуляться в саду.

– Очарование дикости – не в моем вкусе, – фыркнула она, но все же заткнулась.

Минут пять мы проговорили о поминках, погоде и перспективах на урожай, и наконец Крутогоров перешел к делу.

– Чем могу быть вам полезен, Глафира Андреевна?

– Я слышала, у вас есть пильная мельница. Вы используете ее только для собственных нужд или продаете доски?

– Могу не преуменьшая сказать, что я снабжаю досками весь уезд.