Привычно приникнув к щели, я наблюдала, как Фернанда, покачивая внушительными бедрами, неспешно перемещалась по кухне. На ней был длинный розовый халат, усиливающий сходство с поросенком, и такая же розовая кокетливая сеточка для волос. И тапки с помпонами. Тоже розовые.

Настроение у матушки было прекрасным. Мурлыкая что-то себе под нос, она достала два чайника. В оба сыпанула заварки из жестяной банки, а в тот, что поменьше, добавила еще пару щепоток порошка из маленького холщового мешочка.

Если она напоит меня этой отравой, то все пропало! Надо было что-то делать, а я не могла даже из чулана выйти! Сколько ночью ни пыталась, а сдвинуть тяжелый сундук так и не смогла.

Фернанда добавила в оба чайника кипятка и покинула кухню, но не прошло и пяти минут, как вернулась. И направилась сразу к моему чулану.

Я едва успела отскочить к мешкам и плюхнуться на них, изображая спящую, как послышался скрежет отодвигаемого сундука, щелчок щеколды и скрип двери. Свет бодро ворвался внутрь, и в его лучах взметнулись клубы многолетней пыли.

– Подъем, лежебока! – приказала мачеха, швырнув в меня какой-то сверток. – Переодевайся.

Я для вида зевнула и сонно похлопала глазами, изображая сонливость:

– Что? Уже встаем? Зачем переодеваться?

– Рот закрыла и сделала, как сказали, – рявкнула Фернанда. Потом с гнусной ухмылкой добавила: – День сегодня у тебя особенный. Счастливый, – и, довольная своей шуткой, рассмеялась.

Я же покорно подтянула к себе сверток. Внутри оказалось голубое платье. Простенькое, но гораздо лучше того, в котором я была. Чулки летние – чистые и даже без дыр на пятках. Легкие ботиночки.

– Поторапливайся! Вернусь через десять минут – чтобы готова была, иначе высеку.

С этими словами она развернулась и ушла в свою комнату. Я выждала ровно минуту и бросилась бежать, надеясь выскочить из дома, но входная дверь оказалась заперта на ключ, а самого ключа не оказалось на месте.

– Проклятье!

Вылезти через окно я бы не успела – там такие щеколды, что ногти сорвешь, пока открываешь, и скрипа на всю избу будет, а задний вход наверняка тоже заперт. Поэтому я сделала единственное, что было в моих силах, – поменяла содержимое чайников. Теперь в том, что предназначался мне, был просто чай, а в том, что для остальных, – дурманящий отвар. На всякий случай сыпанула туда еще пару щепоток из мешочка, который мачеха даже не потрудилась убрать.

Время поджимало. Я едва успела натянуть платье да ботинки прямо на голую ногу, когда раздался зычный голос Фернанды:

– Готова?

– Почти, – прошипела я, путаясь со шнуровкой на груди.

– Курица бестолковая, – она отпихнула мои руки и сама принялась затягивать завязки, грубо дергая и причиняя боль, – ни черта сама не можешь. Глаза бы мои на тебя не смотрели. Причешись хоть! Позорище.

Про свадьбу не сказала ни слова. Если бы я не слышала ночной разговор, то ни за что бы не догадалась, какой сюрприз меня поджидал.

Стараясь не выдать волнения, я приготовила на всех завтрак и начала накрывать на стол.

– Поставь еще один прибор, – приказала Фернанда.

– У нас гости?

– Молча!

Я добавила еще одну кружку, ложку и ложку. Теперь их стало шесть – для мачехи, троих ее деточек, брата и моего папани. Мне за общим столом есть не полагалось, потому что, по словам Таши, у нее от одного моего вида аппетит портится и кусок в горло не лезет. Поэтому я должна была сидеть в углу, на топчане. Вместо стола – старая колченогая табуретка, шатавшаяся из стороны в сторону.

Я и рада была. Есть рядом с этой семейкой – то еще удовольствие.