– Ивана я привез сюда не для того, чтобы уговаривать вас передумать.

Виктор оглянулся, поманил парня. Тот подошел, понурился, стянув с головы шапку. Одно ухо покраснело и выглядело опухшим.

– Виноват, барыня, – пробубнил он. – Прощения прошу. Напраслину возвел и… Не гневайтесь.

– Вы можете наказать его на свое усмотрение.

Иван позеленел, видимо, вообразив себе еще десяток проклятий.

Я вздохнула. Что с убогого возьмешь?

– Ваш слуга, вы с ним и разбирайтесь. – я поколебалась. – Вы совсем никак не можете без него обойтись?

– Честно говоря, я к нему привык. Но, если вы настаиваете…

– Да ладно, пусть живет, лишь бы язык не распускал, – отмахнулась я.

– Я могу обойтись без слуги, но, думаю, парню будет легче носить воду, чем Дуне, да и кто-то должен ездить из имения в имение с грязным бельем. – Виктор покачал головой. – Я не поблагодарил вас вслух за свою одежду.

– Мне хватило письменной благодарности.

– Сделаю вид, будто поверил, – улыбнулся Виктор. – Значит, для моего слуги найдется место в людской?

– Найдется, – согласилась я. – Только у меня в доме есть несколько правил.

– Переобуваться в домашние туфли, это я понял. Я привез свои, а Иван ходит по дому в ливрее и полагающейся к ней обуви. Что-то еще?

– Мыть руки. После справления естественных надобностей…

Виктор кивнул, будто это было само собой разумеющееся. Хоть что-то объяснять не надо.

– Заходя с улицы в дом…

– Так вот для чего вы поставили рукомой в галерею!

– Именно затем. И заходя в кухню, чтобы поесть, взять еду для вас или поработать.

– Запомню.

Виктор обернулся на Ивана, и тот поклонился.

– Как прикажете, барыня.

– Что еще? – спросил муж.

– Соблюдать правила общежития, – брякнула я, не сумев сходу подобрать другую формулировку.

– Прошу прощения?

– Не портить друг другу жизнь и не мешать друг другу делать глупости.

Виктор рассмеялся:

– Это, пожалуй, будет самым трудным.

– Придется нам всем постараться. – Я тоже не сдержала улыбки.

Виктор подождал меня на крыльце, пока я бегала за ключами. Размашисто зашагал следом по двору. Кучер, Иван и третий парень, отвязали прикрывающее телегу полотно.

Я мысленно присвистнула. Да уж, действительно мамонт. Свиная туша и полутуша говядины. Несколько мешков, подписанные углем: пшеница, мука, гречка, мешок риса вполовину меньше обычного. Были тут и горшки с маслом, обвязанные пергаментом, и бутыль масла растительного, и кочаны капусты – краснокочанной, думала, такая здесь не водится, – и корзины с овощами.

С одной стороны – надо бы поблагодарить, что я и сделала совершенно искренне. Муки и круп у нас еще оставалось много, зато свежее мясо закончилось, да и запасы тушенки уменьшались с каждым днем. Риса и вовсе не было, и сейчас я уже предвкушала плов – настоящий, а не из перловки. Правда, правильного казана у меня не было, но был чугунок с толстыми стенками. А то взять котел, развести огонь в летней кухне да и сготовить на всех, включая работников?

С другой стороны – судя по количеству продуктов, Виктор планировал задержаться надолго.

Я не стала об этом думать. Обвинения доктора были все еще свежи в моей памяти, и, если ради того, чтобы муж убедился в моем здравом уме, придется терпеть его несколько недель, а то и до осени – значит, потерплю. В конце концов, сегодня он вел себя вполне прилично: сцен не устраивал, в прошлых грехах не обвинял – почти не обвинял. Мамонта вон приволок и Ивана извиниться заставил. Значит, поверил мне, а не своему слуге – при этой мысли в груди неожиданно стало тепло.

Может, и дальше поверит да и уедет, предоставив меня самой себе. Но, покрутив эту мысль так и этак, я с удивлением обнаружила, что она меня не особо радует, и отодвинула ее в сторону. Незачем строить предположения о вещах, которые от меня не зависят, и беспокоиться по этому поводу. Пусть все идет как идет.